Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 194

О том, что моя физиономия опять помаячила на экране, я узнаю по тому, что в метро мне начинают улыбаться, атои подмигивать незнакомые люди. Это должно льстить самолюбию. Но меня убивает мысль, что из этих узнающих меня и улыбающихся мне людей вряд ли кто-нибудь читал хоть одну мою строчку. И вряд ли прочтет.

Что делать в «обществе зрителей» человеку, который пишет и хочет, чтобы его прочли? Раньше хоть эзоповым языком надеялся их развлечь, да и сам развлекался. А сегодня?

«Сегодня либеральная мысль в литературе существует в свободных условиях. Ей не нужен эзопов язык, ей не приходится преодолевать государственные границы для того, чтобы дойти до печатного станка (тем более до Интернета).

На рубеже 1990-х легальная литература, литература «ворованного воздуха», смогла перейти с эзопова языка на прямую речь. Кстати, это расставание с эзоповым языком породило свои проблемы, но об этом отдельный разговор» (Наталья Иванова).

Подхватывая и этот отдельный разговор, сознаюсь, что с объявлением свободы слова и прямой речи я от эзопова языка отнюдь не отказался. Какая-то странная интуиция продолжает действовать. Раньше я делал вид, что обманываю цензоров (а они делали вид, что вылавливают у меня крамолу). Теперь я делаю вид, что обманываю себя самого (и каждого встречного, то есть читателя). Потому что крамола свернулась на дне души каждого и ждет часа.

Человек духом слаб, он правду о себе не выдержит. Он подозревает, что дышит ворованным воздухом, но не хочет этого «знать».

Это все то же: дыхание замечаешь, только когда тебя душат. Тогда становишься либералом: «Дайте дышать!» А если дышишь — то украдкой.

Михаил Золотоносов о Лакшине сказал и обо всех «шестидесятниках»: привыкли, мол, дышать ворованным воздухом. Ну, конечно. Воровали воздух у партократов. У тех же партократов я его и теперь ворую, только партии переименовались, заделались партократы демократами, держателями истины: монархической, либеральной, православной — кто какой. И гордятся стилистикой прямой речи.

У меня с Лакшиным было (как сказал бы мой учитель Синявский) расхождение стилистическое. Лакшин тоже думал, что режет правду-матку. Так и интонировал: я правду скажу!

Я же прошу: дайте соврать! Вралем прикидываясь, можно ведь страшную правду высказать. А если кричать, что это правда, — так слушать не станут. «Откуда ты правду-то знаешь?» — Нет, я вру. Не любо, не слушай, а врать не мешай. «Ну, черт с тобой, ври больше». И не мешают. Тоже, между прочим, эзоповщина.

А кто верит, что режет матку, — блажен. У либералов, кстати, вера в собственную непререкаемость в советские времена была не меньше, чем у ортодоксов (партократов, патриотов и т. д.). Такие ж ж-жандармы.

Наталья Иванова:

«В конце 1980-х — начале 1990-х и Алла Николаевна, и другие критики употребляли в своих статьях выражение «либеральный террор» — это террор либералов, которые преследуют тех, кто не исповедуют систему либеральных ценностей».