Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 187

Приговор чужому:

— Я его не мог дочитать: ску-учно.

Ну, если не дочитал, если скучно, — вот и поскучай сам, зачем тянешь нас в свою скуку? Я вообще не могу понять, как может быть скучно в профессиональной работе. Если я о ком-то пишу, он уже не может быть скучен — он становится интересен, поскольку я его осмысляю.

Ну, а если и впрямь плохо написано?

Вообще-то плохо написанный текст так же интересен и так же свидетельствует о жизни, как хорошо написанный. Хорошо написанный — дополнительное удовольствие.

Ну, а если настолько плохо написано, что с души воротит?

Ну и не пиши о нем. Молчание! Не надо быть ассенизатором литературного поля, как не надо раздавать писателям награды и давать читателям рекомендации. То есть отношение к литературе не может быть отношением как к чему-то имеющему ценность вне самой этой литературы (так что оценки должны эту ценность регулировать), а может быть отношением лишь как к самоценной жизненной реальности. Сам факт общения (то есть тот факт, что я читаю какого-то автора, думаю о нем и пишу) есть уже исчерпание вопроса об оценке.

— Значит, тебе все равно, о ком и о чем писать?

Все равно. Прочитанное приобретает значимость по мере осмысления.

— Значит, ты врешь, когда добавляешь плохо написанному тексту значимости?

Вру. Но не лгу. Все эти оценки: плохо написано, хорошо написано — присутствуют у меня интонационно. Дурак не поймет, умный промолчит.

— А самого себя ты воображаешь умным?

Отнюдь. Чтобы показаться умным, достаточно быть дураком в другом, чем ожидают, роде. Это кто-то из знаменитых критиков-эмигрантов сказал, кажется, Георгий Адамович.

— Что же легче: притворяться дураком или притворяться умным?

Без разницы. И там, и тут — «роль». Человек, публикующий свое сочинение, уже выступает на сцену и претендует на внимание. Я выступаю следом, но в своей роли. Это диалог ролей.

— Но кто-то же должен в этом соревновании победить? Никто не должен. Побеждали во времена Чернышевского и Ермилова. На чем и стояла от века литературная критика.

Такие диалоги долго крутились вокруг меня, когда я пытался печататься в литературных журналах. Наконец чаша переполнилась: мне ответили, что я пишу «не о тех» писателях, и предложили заняться чем-то более значительным.

Я тихо отполз от литературной критики, благо было еще и кино, и театр, и история.

Но, как говорится, от судьбы не уйти: в эпоху перестройки, когда народ перестал читать толстые журналы (а уж критику журнальную первым делом кинул) и тексты стали приходить к читателям в виде книг, возникла нужда в предисловиях.

Тут я воспрянул. Чем хорошо предисловие? Никто не спрашивает, рекомендую ли я текст читателю, — вот он, текст, под той же обложкой, хочешь — читай, не хочешь — брось. Никто не требует оценки — она в самом факте моей статьи. И никто не подходит с претензиями: не о том пишешь. О ком хочу, о том и пишу.