Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 123

Потрясает эта кровавая арифметика войны, но не меньше потрясают и поздние слезы, которыми страна смывает позор с окровавленной памяти своих бойцов, честно вставших в строй, да не вытянувших счастливого билета в лотерее войны.

Потрясает эта поздняя реабилитация, потому что возвращает произошедшему нормальное человеческое измерение, осознав которое невозможно вынести кровавую логику войны. И осознав эту невозможность — все-таки признать неотвратимость тогдашней логики. Бесчеловечной. Невыносимой.

А вынести надо. Человек, не переживший того времени, не принимает душой всего того, что оно потребовало, — потому что нормальная психика и не должна такое принять. Человек, переживший то время, с содроганием вспоминает его, удивляясь, как можно было это вынести. И чем нормальнее другое время, из которого мы оглядываемся на Войну, отходя от нее на дистанцию трех, четырех поколений, — тем мучительнее стоять перед вопросом, на которое в мирное время нет и не может быть ответа.

Не может вынести ни поляк, ни прибалтиец мысли о том, что была какая-то справедливость в пакте Молотова — Риббентропа. Справедливости и не было — было сближение двух гигантских многонациональных армий, каждая из которых — и та, что шла под германским имперским знаменем, и та, что шла под советским, — шла по трупам и стремилась занять выгодные позиции, — хотя задним числом все произошедшее можно считать и той, и этой оккупацией. Но до «заднего числа» в такие времена надо еще дожить.

Не может вынести современный русский интеллигент мысли о том, что был ГУЛАГ и что сталинские каратели угробили едва ли не столько же «своих», сколько гитлеровские сверхчеловеки — «чужих». Но Большая Война не знает ни своих, ни чужих, а только тех, кто оказался в момент схватки на той или на этой стороне. Молоху Войны безразлично, сколькими трупами вымостить путь к победе, и как ее оплатить — «где-то в поле возле Магадана» или «в полях, за Вислой сонной» — там, откуда были отпущены не расстрелянные зеки, получившие штрафбат вместо вышки, или там, где он полегли с криком «За Сталина!», их недорасстрелявшего.

Невозможно вынести сегодня мысль о том, что тогда не было другой логики кроме безжалостной. Невозможно без боли думать о комдиве Петре Сергеевиче Козлове, до светлой памяти которого добрались мы сегодня в наших поздних слезах.

«Другое время».

Минуй нас в грядущем то время и логика тотальной войны.

Большая Война законов не знает. Она знает только: кто кого.

Но в итоге может не остаться ни того, «кто», ни того, «кого».

Слеза ребенка

«Мать, молодая женщина, привязывает к себе маленького ребенка и вместе с ним бросается в воду.»

Этому ребенку, кажется, посмертно уготована память вечная: в летописи самой страшной войны, располосовавшей человечество в один из самых страшных веков его истории, в эпизоде этой войны, отмеченном признаками предательства и подлости, — слезы этого ребенка выжжены навсегда.