Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 116

1-й казак

Левка, стяни копыта с лавки,

Иди доложь,

Поймали на потеху Батьке

Красную вошь.

Упирался, гад, плел про Интернационал,

Грамотник….

2-й казак И шо?

1-й к азак

Петро в рога прикладом дал,

Щас тихий, лапотник.

2-й казак

Да Батьке, чай, не к спеху.

В холодную его — родимого,

К офицерику — для смеху,

Пущай друг друга агитируют.

Утром доложу.

1-й казак Щас свожу.

Жор, нема махорки?

Цитирую еще и ради имен: Лева и Жора — имена, не вполне характерные для казачьего обихода (Лев Задов, знаменитый махновец, перешедший впоследствии в чекисты, выведен у Дарина отдельно). Но, видимо, разгул Юга в сознании нынешнего литературного поколения уже настолько неотделим от одесского кичмана, увековеченного Бабелем, Катаевым, Утесовым и другими классиками раннесоветской культуры, что без Левы и Жоры казачий народ неполный.

Это — попутное наблюдение. Главное же — то, как белый и красный в махновской кутузке «агитируют» друг друга. Агитируют, надо сказать, со знанием дела. Краском говорит дроздовцу: вы людей вешаете! Дроздовец в ответ краскому: а вы стреляете по подвалам. Все правильно.

Что гуманнее: удавить противника на свежем воздухе или угробить его в вонючем подвале, выяснять сейчас не будем; признаем только, что с точки зрения военной целесообразности подвальные расстрелы оказались эффективнее. Для сюжетного развития поэмы важно другое: пока эти двое выясняют, кто из них нужнее великой России, из-за двери узилища доносится то пьяная ругань, то пьяная возня, то пьяная песня.

Махновцам охота выпотрошить «краснопузика» и «белоподкладочника» немедля, а караульным велено додержать пленных до батьки, который допросит и уж только потом расстреляет. Пение же тут уместно по той причине, что поэт Дмитрий Дарин вообще мастер сочинять такого рода тексты:

Эх ты, батька Махно!

Помирать все одно!

А живем однова,

Чай жена — не вдова,

Горе, чай, не беда!

Раскол России — вот настоящее горе, вот наша беда, которую приходится осмыслять шесть поколений спустя после того, как красные и белые сцепились в кровавом междоусобии. Единая неделимая страна располосована этой очередной смутой, и вся надежда у теперешнего поэта — на то, что два стана, два лагеря, две программы преодоления беды как-то задним числом сопрягутся, договорятся. То есть беляк-дроздовец и краском-интербригадовец найдут общий язык.

Это ощущаешь сразу, уже в экспозиции. Они продолжают уличать друг друга и грозят друг другу будущими народными карами: виселицей, подвалом, а мы чувствуем, что им делить-то уже нечего, и путь их друг к другу предопределен. Вопрос лишь в том, получится ли проделать этот путь, не помешают ли?

Кто помешает?

А пьяная стихия. А батькина ненависть и к тем, и к этим, и вообще ко всем, кто мешает батьке гулять. А Махновия, произрастающая на почве ненависти нашего люда ко всем барам и умникам, независимо от того, какие кокарды у них на фуражках.