Читать «Умершая» онлайн - страница 5

— Понимаешь, ему даже нигде нельзя назначить свидания, потому что будет стыдно, ужас как стыдно. И жениться нельзя. Если даже он овдовеет, и то нельзя…

— И рассказать он даже об этом никому не может, — с грустью в голосе добавляла Витя.

— Давай спросим его об этом.

— Давай.

Но спросить они так и не решились.

Весной случилось ещё событие. Витя и Люба попали в оперу. Онегина пел известный артист и произвёл на Витю огромное впечатление. Она потом целую ночь не спала, и всё ей представлялось, как этот человек ходит по сцене, подымает одну руку, а другую прижимает к сердцу и поёт: „Мечтам и годам нет возврата“.

На другой день Витя случайно узнала от брата новость, что понравившийся ей так певец, — „жид“. И всё-таки ей не верилось. Мама и обе тёти всегда говорили, что жид бывает непременно пархатый, то есть у него в волосах есть какая-то гадкая болезнь, затем жид всегда торгует и мошенничает, а главное даже хочет продать всю Россию, только неизвестно кому, и поэтому всех жидов следует ненавидеть и бить, как бьют извозчики лошадей, на которых ездят.

Предстояло разрешить два трудных вопроса. Или мама и тёти говорят то, чего сами не понимают, и тогда, значит, всякий жид — такой же человек как, например, и священник. Или, — певец был не жид.

По этому поводу Витя много говорила с Любой. И обе пришли к заключению, что, вероятно, мама и тёти вопроса этого не изучали и сами знают о „жидах“ только из своей газеты да ещё „от людей слыхали“.

Люба нахмурилась и добавила:

— Знаешь, мне кажется, это у них врождённое, вот как, например, собака всегда ненавидит кошку. Но… у собаки ведь нет человеческого ума.

Потом Витя уехала к нам, а Люба — на дачу, на урок, — за семь рублей в месяц, на всём готовом, заниматься по всем предметам с тремя ученицами — приготовительного, первого и второго класса.

Славное это было лето. Весь наш город заметил Витю. Она похорошела на редкость, но была серьёзная и задумчивая. Сидя в лунную ночь на крылечке, она однажды рассказала мне всё то, о чём я пишу, а потом вдруг спросила:

— Послушайте, ведь счастье и веселье это не одно и то же?

— Нет, — ответил я.

Дети привыкли к ней как к родной. Прислуга её обожала. Мы с женой, оставаясь вдвоём, часто и подолгу говорили о Вите. Денег тогда у нас было совсем мало, жилось трудно, но ни тоски, ни горя не чувствовалось.

Я помню, как в конце июня мы провожали Витю на вокзал. Ночь была тёплая, звёздная. Фаэтон катился с горы быстро. Я сидел на переднем месте, а против — Витя и жена. На коленях у меня лежал какой-то чемоданчик, и я положил на него руку. Не говорилось. Казалось, что прощаемся навсегда. Пошёл тихий, едва заметный дождик. Вдруг я почувствовал, что среди холодных капель на мою руку упала одна горячая как кровь. Я поднял голову и при свете фонаря увидел, что Витя плачет. Меня передёрнуло, и я крепко сжал губы, чтобы не разрыдаться и самому. В вагоне она уже смеялась и без умолку говорила, только голос у неё был немного сдавленный.

** октября 1903 года. Совсем неожиданно меня послали в командировку на север, и я решил, что заеду хоть на один день в тот город, где живёт Витя. Четыре месяца я не слыхал её голоса, а казалось будто целый год. Она почти не писала нам, если не считать одного открытого письма с изображением бубновой дамы…