Читать «Лицо порока» онлайн - страница 15

И Устин мгновенно уснул. С трудом — он оказался тяжелым, как каменная глыба, — я уложил его на топчан.

Усевшись на место, плеснул себе водки и принялся размышлять над откровениями старика. Их нужно было переварить немедленно. Потому, что на трезвую голову сделать это будет немыслимо. Уж слишком все неправдоподобно, слишком уж фантастично.

Я не заметил, когда сон одолел и меня.

Проснувшись, я обнаружил себя лежащим на топчане. До половины мое тело прикрывала старая вылинявшая кацавейка. Как я попал на топчан, здесь же Устин спал? Искать ответ на этот вопрос было глупо.

В кухне позвякивала посуда. Пахло вареной картошкой и жареным луком.

Мы с Устином чинно опохмелились. Ни о чем таком больше не толковали. Условились лишь, что продолжим нашу беседу, когда я приеду в следующий раз. Посидев, подымив сигаретой, я простился со стариком и ушел.

Мчась в рейсовом автобусе домой в город, я все обдумывал услышанное. Оно крепко меня огорошило и не давало покоя.

За окном мелькали хмельные огоньки деревень да молодецки свистел ветер, гоняя по степи, как голодный волк. В темной вышине мерцали мелкие звезды, а луна горделиво раздула щеки и роняла на землю холодный, истерический свет.

Глава вторая

Эх, жизнь моя — песня вдохновенная да лихо закрученная, как мат дворника Трофимыча! Эх, душа моя потаскуха-кукушка беспутная! Ох, кручина моя безысходная, залеченная водкой! Ну что мне с вами делать?

Разъярил ты мне душу, шаман Устин, будто соли на рану насыпал… Обжигает меня тоска о трагической судьбе безвременно ушедшей Хайяле. Хоть на могилке б ее поплакать. Да уж где там — Эльман увез ее тело на родину в Азербайджан, так и не поняв, что же случилось с его милой сестрой и кто ее погубил.

А погубило мое малодушие…

Я пью весь вечер водку в квартире на Новокузнецкой. Пью жестоко. И плачу. Я с трудом пережил сегодняшний день. С утра, только открыл глаза, вдруг вцепилась мне в сердце ледяными пальцами тоска. Вцепилась намертво, куда сильнее, чем вчера. Я до обеда провалялся в постели, не проронил ни слова взволнованным детям. И только потом, не побрившись даже, вышел из дому и побрел, куда глаза глядят.

Теперь вот я здесь. А перед этим была длинная вереница баров и кафе.

Домой бы пойти. Да только куда в таком состоянии? Зачем же нести в семью свои горечь, боль и ненависть к самому себе? Нужно забыться, просохнуть, переждать, переболеть. Я знаю: вот посижу, поплачу и возьму себя в руки. Пусть прилезу домой в стельку пьяный, но без камня на душе.

Утром обозленная жена, еще сонная и неумытая, готовит на кухне кофе. Господи, ну хотя бы она не кричала, не донимала дурацкими вопросами о том, нравится ли мне такая жизнь и почему я опять нажрался.

Жена молчит. Мы глотаем приторный кофе, не глядя друг на друга.

Лишь после, когда я умытый и гладко выбритый, благоухающий лосьоном и одеколоном, останавливаюсь у двери квартиры, собираясь уходить, Аня с сердцем бросает: