Читать «Соборная площадь» онлайн - страница 319

Юрий Иванов-Милюхин

— Степура, — грозно сдвинул я брови. — Ты что, скотина, делаешь? А ну быстро в палату.

Подчинявшийся до этого беспрекословно мощный придурок неожиданно прыгнул в мою сторону. Глаза бесцветные, бешеные, на сухих губах пена:

— Соси, сука, — потрясая членом, крикнул он. — На… на глотай, чмокай. Не будешь — задавлю.

Первым желанием было выскочить за дверь. Я попятился. Но если показать страх, псих озвереет вообще. Тогда спасения не жди. Сомкнет железные клещи на шее, пока оттащат — придушит.

— На вязку, — рявкнул я. — На укол!

Степура забегал зрачками, беспокойно огляделся вокруг.

— На вязку, скотина, — Еще громче повторил я.

— Кто скотина? — взвился, было, придурок. — Я?

— Сейчас санитаров позову. Они быстро бока обломают.

Поминутно оглядываясь, псих спрятал член в ширинку, глухо урча, проскочил в дверь. За ним, поддергивая на ходу штаны, вылетели остальные. Чувствуя, что руки и ноги трясутся, я с трудом присел на толчок. Заглянувший Степура больше не пугал. Пока из памяти сотрется напоминание о вязке, пройдет немало времени. Может быть, до отбоя. А потом снова впорят двойную дозу и он упадет на дно черного омута до следующего дня. Странно, почему буйного психбольного так долго держат в приемнике-распределителе. Чтобы не было скучно? Или врач взялся писать диссертацию. Подтверждение мысли нашлось позже, перед выпиской, когда спокойный, интеллигентный, красивый человек предстал во всем величии абсолютного равнодушия, подтвердив незыблемую истину — в этом мире каждому свое.

У входа собралось человек пятнадцать. Алкаши с психами потянулись прощаться. Интересно, за несколько дней, проведенных вместе в отделении, так сдружаешься, как не притрешься за долгие годы. Дед — благодетель за активность, за постоянную готовность, пусть не без корысти, прийти на помощь, то и дело получавший зуботычины, плакал.

— Привык, — размазывал он слезы по толстым щекам. — К дуракам переводят. Они кусок хлеба изо рта вырывают, на постели срут…

Рваная спецодежда заключенного дурдома, примотанные шпагатом подошвы на развалившихся тапочках. Степура настороженно выглядывал из своей палаты как загнанный в угол зверь. Он снова лупил психбольных в туалете, за что получил твердое обещание санитара — надзирателя после процедур быть кинутым на вязки. Молдаванин подобрал мне сносные спортивные штаны из плащевой ткани с белыми тонкими полосками по бокам. Мотня, правда, разошлась по швам, но вид вполне приличный. Тапки удалось обменять тоже. Сам молдаванин носил под черной пижамой настоящую гражданскую рубашку, на ногах остроносые туфли со стоптанными задниками. Алкаши — коммерсанты, в нарушение распорядка, ходили в спортивных костюмах, в сандалиях. Некоторые имели носки. Но таких было мало, человек пять на все отделение. Каратист перед переводом избил ногами лежавшего на вязках молодого настырного парня, донявшего его просьбами оставить покурить. Медперсонал не вмешивался, лишь кто-то из добровольных помощников вытер тряпкой кровь с разбитого лица. Санитар Леха, кажется, прописался в отделении навсегда. После дежурства он не уходил домой, а резался с алкашами в шахматы, доступ к которым был категорически запрещен. Ни газет, ни радио, ни, тем более, телевизора. Полнейшая отрезанность от всего мира. Наиболее интересные новости пересказывались только приезжающими на свидание родственниками. Если человек лежал на вязке или его избили, родные не допускались.