Читать «По ту сторону воспитания» онлайн - страница 47

Всё вокруг сразу завертелось, его комната зашаталась и весь дом затрясло. Стены задрожали, по–толок заходил ходуном, люстры начали раскачиваться. Скрипели окна, стонали двери, падали предметы, раздавались восклицания! И хотя нас, наслышавшихся звуков детских забав, трудно поразить разнообразием шумов и шатаниями предметов, но многообразие звуков целого оркестра, вызванных одним только Борей, нам не показалось обычным.

Обедать мы прекратили из‑за страха, что люстра или её хрустальные висюльки свалятся в суп — Борина комната была над нашей столовой.

Интересно, что там? Что Боря делает с портретом?

— Боря, ты о'кей?

— Я выбираю портрет, — радостно отозвался Боря. — Зайдите посмотреть!

В изумлении мы остановились в дверях. Нужно сказать, что стены в Бориной комнате давно уже по его настоянию были выкрашены в чёрный цвет, и хотя маляр был удивлён таким непривычным цветом, но выкрасил, мол, комната у детей может быть и чёрной — всё равно стены завесят. И, конечно, Боря покрыл все стены роскошными автомобилями всех цветов и размеров — ламбрагиниями, феррариями, ягуарами, фигурами, мордами бейсбольных игроков и ещё какими‑то непонятностями.

Теперь не было видно ни стен, ни автомобилей, ни окон, ни дверей. Портреты заполонили комнату все, сколько было их приготовлено. Рэйчел была везде: на столе, на полу, на двери, на автомобилях и даже на потолке, а Боря метался и поворачивался от одной Рэйчел к другой. То подбежит к столу, то к шкафу, то взглянет на потолок, то остановится посреди комнаты в растерянности, вращая головой из стороны в сторону.

Мы стоим и смотрим. А Боря полез под кровать — и оттуда извлёк ещё одно изображение Рэйчел. Как оно там оказалось?

Какой из портретов оставить? Его глаза, полные блаженства, останавливаются то на одном, то на другом. Лицо Рейчел было с приятно–правильными чертами, но в нём не было законченности, оно было ещё совсем детским, с вопросительными глазами, как первобытная фреска.

У самой двери стояла Рэйчел, увеличенная в сто раз, в бледно розовых тонах, на чёрной стене.

На голубом портрете, подвешенном в окне, линии резче оттеняли овал лица, ангельское выражение Мадонны. Свет, идущий в окно, пробивался сквозь бумагу, и на просвет оставались только голубые линии лица, будто светившиеся насквозь.

Фиолетовая Рэйчел, висевшая на месте любимой «Ламброгинии», выглядела грустной, и в лице было что–то отрешённое: фиолетовые линии глаз, как фиалки, делали их печальными.

Боря выбрал голубой портрет, при нашем одобрении, открепил его от окна, отложил и приступил к снятию других, именно «приступил». Если бы я могла передать тот трепет, с каким Боря укладывал и снимал портреты! Каждый портрет он брал в руки, как самое нежное, будто это крылья бабочек, сворачивал, едва касаясь пальцами бумаги, и его глаза, полные блаженства, останавливались, прощаясь. Трудно поверить глазам своим, видя такое мягкое проявление у нашего драчуна и баловника. Что делается! Мы вышли из комнаты.

Даничка и Эля, вернувшись, казалось, вовсе ничего не замечали и равнодушно оглядели девочку, как старого члена бейсбольной команды, не проронив ни одного слова.