Читать «Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура» онлайн - страница 54

Еще японские смертники использовали мины на длинных бамбуковых шестах. Их потом много осталось на поле боя. С такими шестами они бросались на танки и подрывали их вместе с собой. Но после того, как у нас ввели шахматный боевой порядок танкового взвода во время атаки и наладили взаимодействие с пехотой, потери от минеров и «бутылочников» заметно пошли на убыль.

И все же за время боев на Халхин-Голе только наша 11-я бригада потеряла больше сотни танков — так что победа обошлась очень дорого…

Помню рассвет 20 августа 1939 года, когда началось генеральное наступление. Утро было ясное, солнце яркое. Но едва мы вышли на исходные позиции — все вокруг вдруг потемнело, будто в пасмурный день. Смотрим вверх — а небо сплошь в самолетах. Наши бомбардировщики шли волна за волной. Потом ударила артиллерия — казалось, артподготовка длится бесконечно, японские позиции буквально кипели от разрывов. Не верилось, что кто-то может уцелеть в этом аду. Однако когда мы наконец двинулись вперед, то встретили отчаянное сопротивление. Бой был страшный. Самураи дрались зло, цепляясь за каждую сопку. Пришлось буквально прогрызать их оборону. И все-таки мы одолели — окружив вражескую группировку, создали внешний фронт, как под Сталинградом. И точно так же японские резервы пытались прорвать это кольцо извне — безрезультатно.

^{Перед боем}

Признаться, подробности я сейчас уже не очень помню — все сливается в какую-то сплошную мясорубку. После тяжелых боев вообще мало что остается в памяти — так, обрывки впечатлений, отдельные картинки. И дело даже не в страхе смерти, к которому привыкнуть нельзя, но можно притерпеться, — просто во время танковой атаки, при закрытых люках, сквозь смотровые приборы почти ничего не видишь вокруг — только перед собой. Лишь это и запоминается — смазанный, затянутый дымом, прыгающий клочок реальности величиной с ладонь.

Пожалуй, лучше и точнее всех эти ощущения передал Константин Симонов в своей знаменитой поэме «Далеко на Востоке» — там танкист, герой Халхин-Гола, уже в Москве, празднуя с друзьями победу, может вспомнить лишь как «за треснувшим триплексом метались баргутские лошади, и прямо под танк бросался смертник с бамбуковым шестом».

Вообще, к Симонову у нас, халхингольцев, отношение особое. Лучше него об этой «необъявленной войне» не написал никто. К тому же именно он первым предложил увекоречить память о боях за Халхин-Гол, подняв на постамент советский танк — помните его знаменитое стихотворение?

«Когда бы монумент велели мне Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне, Я б на гранитной тесаной стене Поставил танк с глазницами пустыми; Я выкопал его бы, как он есть, В пробоинах, в листах железа рваных, — Невянущая воинская честь Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах. На постамент взобравшись высоко, Пусть как свидетель подтвердит по праву: Да, нам далась победа нелегко, Да, враг был храбр. Тем больше наша слава.»