Читать «Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура» онлайн - страница 114

До начала боевых вылетов оставалось немного времени, чтобы хоть как-то освоиться на местности — ведь на выданных нам картах (очевидно, из тех же соображений секретности) все надписи были на китайском языке, которого никто из нас не знал, и пришлось спешно учиться ориентироваться по конфигурации рек. Поскольку радиостанций на бомбардировщиках тогда еще не было, особое значение придавалось слетанности экипажей в группе — ведомые должны были понимать ведущего без слов, — поэтому летчиков, плохо державших строй, без крайней необходимости к полетам старались не допускать.

19 мая 1938 года наша группа получила первое боевое задание — разбомбить японскую переправу через Хуанхэ. Однако мне в этом вылете участвовать не довелось — как назло, у моего бомбардировщика забарахлил мотор, и вместо боя меня отправили на запасной аэродром, где наши самолеты должны были дозаправиться на обратном пути. Выделили мне переводчика и какой-то допотопный американский аэроплан с китайским пилотом — помнится, мы втроем еле втиснулись в этот гроб. Но ничего — добрались до места, подготовили средства заправки, сидим ждем — а наши бомбардировщики всё не возвращаются и не возвращаются. Я уже от беспокойства места себе не нахожу. И только под вечер выяснилось, что из-за тяжелых метеоусловий наша группа на обратном пути вынуждена была совершить посадку на другом аэродроме, а многие и до него не дотянули, садились где придется, «на брюхо». Переводчику приказано было лететь им навстречу (уже не помню, зачем), а мне — возвращаться на базу по железной дороге, в сопровождении китайского солдата. Делать нечего — идем на станцию, солдат жестами предлагает взять рикшу, я, конечно, отказываюсь: ездить на рикшах нам было запрещено категорически, да мы и сами ни за что не согласились бы, подобно каким-нибудь колонизаторам, использовать человека как тягловую скотину — не то воспитание. В общем, добрели мы до станции — и вот тут-то я впервые по-настоящему осознал, как много мы значим для китайцев… На перроне, запруженном беженцами, творилось нечто невообразимое — дикая толчея, какой-то человеческий муравейник, люди буквально по головам лезут в поезд — не только в двери, но и в окна — ор, ругань, детский плач… Но стоило моему сопровождающему что-то прокричать, указывая на меня, — наверное, что я иностранный доброволец, приехавший им на помощь, — и вся эта, казалось бы, совершенно неуправляемая толпа мигом расступилась и пропустила нас к почтовому вагону. Хорошо помню, какими глазами смотрели на меня эти люди, с какой надеждой… Многие улыбались… Наверное, именно тогда эта чужая война стала для меня своей…