Читать «Когда я стану великаном» онлайн - страница 22
Александр Всеволодович Кузнецов
— Врежь мне как следует! — попросил Кристаллов.
— Зачем? — пожал плечами Копейкин. — Приходи вечером к нам во двор, что-нибудь сообразим!
— Тогда — прости! Я таким кретином себя чувствую!
— Да брось ты! Считай, что все забыто! Финита!..
Ребята готовы были ослепнуть, такого не могло быть: Копейкин и Кристаллов пожали друг другу руки!
А вечером, когда во всех окнах зажглись огни, а детская песочница опустела, во дворе встретились Коля Кристаллов и Петя Копейкин.
Взволнованный Коля терпеливо ждал, пока Петя пробежал глазами исписанный листок.
— Слушай, старый, это не годится! Это Пушкин. Можешь наколоться!
— Может, что-нибудь у Есенина посмотреть? — с надеждой спросил Коля, — вроде мы его не проходим, а?
Но Петя холодно оборвал его.
— Еще хуже. Есенин — ее любимый поэт!
— Так что же делать?
— Что-нибудь свое!
— Мое?! Я не пишу стихов!
— Значит, ты не понял. Нужны
Коля Кристаллов подавленно молчал. Наконец сказал решительно и твердо:
— Я не буду писать стихи! Не умею! Встретимся и поговорим!
Копейкин презрительно фыркнул:
— Струсил? Не ожидал! Вот — посмотри! — Он протянул ему листок со своими стихами и какими-то рисунками.
— Что это?
— Стихи!
— Чьи? — Кристаллов все еще ничего не понимал.
— Мои. А что? О них никто не знает. Отдай их!
— Но… это же нечестно! — вспыхнул Кристаллов.
— Почему? — невинно спросил Петя. — Ты же не крадешь. Я тебе сам дарю.
Это показалось Коле убедительным и поставило его в тупик.
— А… потом? — почему-то задал он глупый вопрос.
— Что — потом? — беспощадно резал Копейкин. — Потом — суп с котом! Уже поздно, она ждет, и мне пора! Ну, пойми, она очень любит стихи. Очень. Ну и пусть будет, как она хочет. Что тут плохого?
Это окончательно доконало Колю. Он только и мог торжественно и растроганно вымолвить:
— Спасибо, Копейкин.
— Нормалёк!
Ночью, когда все уже спали, Горошкина в ночной рубашке, босиком тихо выскользнула из комнаты, взяла телефонный аппарат и направилось в ванную. Там она пустила воду, укуталась в махровую простыню, устроилась поудобнее прямо на полу и набрала номер.
Ока несколько удивилась, когда сразу же услышала голос Копейкина.
— Петь, ты спишь, Петь?
— Сплю!
— Петь, ты просто прелесть! Ну что мне для тебя сделать? — ворковала Горошкина.
— Дать мне спать! — грубовато отвечал Копейкин.
Он сидел в кухне, в темноте, горела одна конфорка, излучая слабенький синий свет. Он был одет и, видно, сидел так давно.
— Петь, а стихи хорошие, правда? Тебе нравятся?
— Обыкновенные.
— Ну что ты, Петь! — она даже захлебнулась в шепоте, и Петя дрогнул:
— Ну… есть пару строчек ничего!
— Ты пойми. Петь, это первые стихи, мне, первые настоящие! Не вообще какие-то стихи — а мне! Вот ты — хорошо пишешь, смешно… А это — про душу!
— Понятно.
Горячий шепот ее лился в трубку, и Петя улыбнулся.
— А рисунки? Петь, неужели тебе не нравятся рисунки? Кок Пушкин, на полях рисовал!
— Годятся на конфетные фантики!
— Ты чтоб позлить меня, да? Чтоб позлить, скажи? — она улыбалась, разозлить ее было невозможно. И Петя опять улыбнулся.