Читать «Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма» онлайн - страница 86

Эмиль Золя

Сказать откровенно, эти критики, неутомимые поставщики жаб, удивляют меня. Какого черта понадобилось им избрать столь мерзкое ремесло?

Чтобы вредить авторам, которых они осыпают руганью? Но это расчет нелепый — они не вредят; напротив, они оказываются полезными. Неужели не понимают они той простой, неоспоримой истины, что, только подвергаясь атакам, и может расти писатель? На самых значительных больше всего и нападают, а прекратятся эти атаки, — следовательно, писатель начал сдавать. Вот самый верный показатель: на меня продолжают нападать, — значит, я все еще существую. В литературе настоящая смерть начинается тогда, когда вокруг произведений и личности писателя водворяется молчание. Так что хулители — в действительности лишь горластые герольды, трубящие славу писателю, в триумфальном шествии которого они непременно стремятся участвовать.

Но ведь они желают вредить, — не так ли? — и поэтому единственной их правильной тактикой могло бы быть молчание. Вот здесь-то и начинает мощно действовать имманентная сила справедливости. Они не могут молчать, не могут не лаять, как псы вослед каравану. Я убежден, что провидение, в которое я на этот случай согласен поверить, ниспослало нам, писателям, критиков-хулителей, так же как оно посылает ветер морякам, чтобы паруса наполнялись и быстрее влекли корабль в славную гавань будущего. Следует каждый вечер молить небеса, чтобы они послали нам на другой день нашу долю хулы, ибо, быть может, только хулою мы и существуем ныне. Лично я, по скромности своей, склонен иногда думать, что хулители делают мне незаслуженно великую честь, разнося мое имя во все концы земли и даже сейчас, когда я начинаю стареть, не оставляя меня заботами, продолжая по-прежнему наполнять чуткий слух народа своим звучным гласом; он возвещает против своей воли, что я стою твердо и непоколебимо, ибо сама их ярость свидетельствует о том, что они так и не сумели свалить меня.

Но если им не удается вредить тем, кого они атакуют, кому же они вредят? Да себе же самим! Слово того или иного критика — страшная улика, ибо если он допустил промах в оценке произведения, вещественное доказательство его ошибки остается навсегда; подумайте, когда произведение восторжествует, как нелепо будет звучать его приговор, отныне ненужный и уличающий в глупости? Мне иногда вспоминается Сент-Бев, — он, конечно, во многом вправе рассчитывать на наше признание, ибо оставил немало правильных и достаточно авторитетных суждений; но если бы Сент-Бев был жив, разве не смутился бы он, увидев, как грандиозно выросла фигура Бальзака, как безраздельно властвует в современной литературе тот самый Бальзак, которого так рьяно отрицал, так упорно ниспровергал Сент-Бев! И Барбе д’Оревильи, и даже более уравновешенному Планшу очень повезло, что они умерли и не могут увидеть, как много их приговоров кассировано, а писатели, которых они осудили на небытие, остались жить, сильные вечной молодостью человеческого гения!