Читать «Собрание сочинений. Том первый» онлайн - страница 16

Со временем Гашек стал возглавлять практически всю работу с военнопленными иностранцами, сотни тысяч которых скопились в районе военных действий Пятой армии. Часть из них вливалась в красноармейские отряды. Большим успехом в этой среде пользовалась газета «Штурм-Рогам» («Атака») на немецком и венгерском языках, главным редактором которой был Гашек, издававший одновременно газеты и на других языках — чешском, сербском и даже бурятском. Гашек окончил свою военную службу в должности начальника интернационального отделения политотдела Пятой армии и членом Иркутского городского Совета рабочих и красноармейских депутатов от Пятой армии. В советских архивах до сих пор находятся все новые и новые материалы, раскрывающие весь огромный объем политической и организационной работы Гашека в революционной России.

* * *

В конце 1920 года решением центральных органов чехословацких коммунистов в России, в соответствии с запросами из Чехословакии, Гашек был направлен на родину для участия там в партийной работе. Он возвращался через Эстонию, затем пароходом до Гданьска, потом поездом. Вместе с ним ехала его жена Александра Львова, в недавнем прошлом работница армейской типографии.

Возвращение оказалось весьма драматичным. Из революционной России Гашек попал в обстановку торжества контрреволюции. Он прибыл в Прагу в конце декабря, буквально через несколько дней после расстрела рабочих демонстраций и разгрома революционного движения. Тринадцать человек было убито, около трех тысяч брошено в тюрьмы. За решеткой находились и те, к кому Гашек непосредственно должен был обратиться. За ним самим устанавливается слежка. Чехословацкая буржуазия как раз в это время создавала контрреволюционную легенду о «патриотических подвигах» в России белочешских легионов — тех самых, против которых сражался Гашек. Ему угрожают процессом за измену родине, а также судом за двоеженство (прежний его брак официально не был расторгнут). Ко всему прочему, многие представители прогрессивных кругов, не осведомленные о революционной деятельности Гашека в России и помнившие его по анархистскому прошлому и шумным историям, проявляли к нему недоверие. Обстановка была малоподходящей и для того, чтобы развеивать это недоверие.

Сложилась очень трудная и в чем-то парадоксальная ситуация. Гашек был, пожалуй, даже растерян, что вообще ему было несвойственно. Сохранились свидетельства очевидцев, рисующих его в состоянии, близком к отчаянию. Один из знакомых писателя вспоминал, как встретил его в театре во время репетиции и подарил ему новую книжку стихов. «С отсутствующим видом он полистал тоненькую книжку. В его облике ощущалась какая-то напряженность, лицо было неподвижно. Положил книжку рядом с бутылкой содовой и сказал негромко, даже не взглянув в мою сторону: «Ага, стишки… Хотят тут превратить меня в балаганного шута… — Он медленно провел рукой по лицу, словно стирая заблудшую капельку пота — Сволочи…» Когда я минут через двадцать вновь проходил мимо ложи, Гашек сидел там, опираясь обоими локтями на барьер и закрыв лицо ладонями. Спал? Плакал? Не знаю. Но явно не хотел ничего ни видеть, ни слышать». В других случаях он взрывался негодованием, столкнувшись с инертной мещанской стихией, столь далекой от атмосферы революционного горения, в которой жил в России. Многое в образе мыслей и действий пражан казалось ему слишком робким, половинчатым, нерешительным. Довоенный знакомый писателя попросил его сочинить пьесу для «Революционной сцены». «Это вы-то революционные? — воскликнул Гашек. — Вы самые обыкновенные скоты и не суйтесь в революцию!.. У вас тут Революционная сцена, Революционный проспект, площадь Революции, но ни у кого нет ни грана революционности».