Читать «Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали» онлайн - страница 15

Могла ли Наталья Николаевна, молодая провинциалка, иметь иной взгляд на морально-этические устои придворного мира? Да она замерла от счастья, что попала в святая святых, что допущена в круговерть петербургских балов. С каких пирогов она должна была нести в этот новый для нее, веками отлаженный мир, какую-то свою мораль? Да и могла ли она быть у восемнадцатилетней девушки, выросшей на нравах помещичьего быта российской глубинки. Наставления Александра Сергеевича воспринимались как обязательная атрибутика семейной жизни. Не более того. Да и о чем ином может говорить супруг, как о необходимости блюсти верность ему? Вот только слова его никак не подкреплялись личным примером безукоризненно благопристойного поведения. Очевидно, что госпожа Пушкина целиком и полностью приняла систему ценностей и правила игры высшего света. Меньше всего ей хотелось выглядеть белой вороной, носителем каких-то непонятных ей самой нравственных ценностей. Да и сам Пушкин был не готов психологически к рассмотрению (даже гипотетическому) проблемы «иерархического эротизма». Ведь его Татьяна Ларина, став светской дамой, отвергает домогательства отнюдь не императора, а всего лишь российского Чайльд Гарольда. Попробовала бы она сказать «но я другому отдана и буду век ему верна» самому государю! Вот это сюжет. Но Пушкин на то и великий, что ушел от этой темы: боялся наврать или напророчить.

Итак, подведем промежуточные итоги. Придворные девушки и женщины по сексуальным ориентирам и моральным ценностям ничем не отличались от дворовых. Интимная связь с царем не только не осуждалась, но наоборот афишировалась как знак особого расположения самодержца. Именно поэтому князь Дмитрий Львович Нарышкин, жена которого многие годы была любовницей Александра I и даже рожала ему детей, никогда не был предметом насмешек двора, а скорее зависти. Ведь он был не обычный рогоносец, а гордо нес рога, так сказать, венценосного происхождения. Все об этом знали, уважали и завидовали, но вслух никто не произносил. Эта строжайшая заповедь дворцового этикета легко объяснима. Открытое обсуждение любовных пристрастий императора автоматически бросало бы тень на реноме императрицы. А это принципиально исключалось. Степень строгости этого запрета может быть проиллюстрирована выдержкой из уже упоминавшегося дневника Долли Фикельмон. Будучи отлично осведомленной о многочисленных любовных забавах Николая Павловича, она даже в личном дневнике пела осанну безоблачному счастью императорской семьи: «Человеческому воображению невозможно представить что-нибудь более совершенное, чем вся эта семья. Император и императрица могли бы быть персонажами какой-нибудь сказки!»

Единственно, что постоянно беспокоило придворных, это проявления откровенного фаворитизма со стороны государя. Но эти опять-таки не в осуждение альковной стороны вопроса, а исключительно из-за боязни излишнего влияния очередной любовницы царя на жизнь двора. Кстати, с этой точки зрения Наталья Николаевна была фигурой идеальной для двора. Она не тянула на светскую львицу и не была столь умна, чтобы стать чьим-нибудь «агентом влияния». Единственное, на что хватает фантазии Натали, это выпросить для своей сестры Екатерины место при дворе в рекордно короткий срок. В октябре 1834 г. сестры появляются в Петербурге, а к декабрю Екатерина уже фрейлина императрицы! Головокружительная карьера, которую невозможно представить без мощной протекции. Но это, конечно, не тянуло на фаворитизм.