Читать «Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали» онлайн - страница 120

Николай Яковлевич Петраков

Дружные похвалы всех до единого профессиональных филологов из ИМЛИ и резкое неприятие книги опрошенными в телеинтервью – при явном категорическом нежелании пушкинистов принимать какое бы то ни было участие в ее обсуждении не только в открытой печати, но даже на уровне устного семинара – свидетельствуют, что наша пушкинистика – в глубоком системном кризисе и что книга Петракова стала для нее очередным камнем преткновения, а беспомощность аргументации выступавших в телеинтервью вызывает уныние.

«Такие версии, как петраковская, – заявила Сурат, – они тем опасны, что здесь есть пренебрежение нравственной нормой вообще и нормой дворянина. 600-летний дворянин не мог написать себе подметное письмо. Понимаете?»

Нет, не понимаем. Это почему же не мог? Подметное письмо — это всего лишь письмо, тайно подброшенное (Даль, Ожегов). Вот написать донос царю на кого-то – это сделать Пушкин, как человек чести, действительно не мог; а «наградить» себя «дипломом рогоносца», тем самым прилюдно припечатывая царя, – почему бы и нет? Увы, доктор филологических наук Сурат не понимает психологии пушкинских поступков. Он был бы беззащитен против совместных подлых действий императора-императрицы-Нессельроде-Геккернов, довольствуйся он представлениями Сурат о том, что может себе позволить 600-летний дворянин, а что – нет. Смешно предполагать, что в такой ситуации Пушкин, никогда никому не спускавший оскорблений, встанет в позу беззащитного благородства и не ответит эпиграммой. Его «диплом рогоносца» и есть эпиграмма, направленная против императорской четы, причем эпиграмма, смертельно опасная для ее автора. Если бы он не придумал этого способа взорвать ситуацию, он изобрел бы какой-нибудь другой, но он никому не мог позволить безнаказанно бесчестить его имя.

Можно подумать, что Сурат не прочитала книгу Петракова, продолжая твердить жеваное-пережеванное и ничего в этой истории не объясняющее («жена Пушкина увлеклась Дантесом и, видимо, Пушкину в этом призналась»). Но сегодня у наших пушкинистов этот единственный способ спора и остался: не замечать аргументов оппонента и постоянно повторять свои: «жена Пушкина увлеклась Дантесом», «Дантес влюбился в Наталью Николаевну». Ведь они возражают не потому, что и теперь думают так же, а потому, что согласиться с Петраковым им просто невозможно: у них целые теории и разделы их книг построены на «чистосердечии» и «наивности» Натали.

Директор ИРЛИ (Институт русской литературы РАН, или Пушкинский Дом) Скатов, например, придумал и озвучил в том интервью по телевидению замечательный «аргумент» в пользу этого чистосердечия: «Наталья Николаевна была в высшей степени религиозным человеком, и ничего подобного (связи Натали с императором. – В.К.) просто допустить невозможно». Это равносильно тому, что сказать: религиозный человек не может согрешить. Но ведь это можно сказать только в отношении святого – а уж что Наталья Николаевна не была святой, и доказывать не требуется. Постулат Скатова, конечно, смешной, но куда же ему деваться? Ведь все, что он пишет якобы о Пушкине, – это то, что он пишет о Наталье Николаевне, а все, что он пишет о Наталье Николаевне, гроша ломаного не стоит, если согласиться с петраковской концепцией.