Читать «Голый конунг. Норманнизм как диагноз» онлайн - страница 50

Вячеслав Васильевич Фомин

А факт знания сагами Владимира, княжившего в Киеве в 980—1015 гг. (до 977 г. он семь лет сидел в Новгороде в качестве наместника киевского князя), и молчания о его предшественниках представляет собой временной маркер, безошибочно показывающий, что годы его правления и есть то время, когда норманны, по большому счету, открыли для себя Русь и начали систематически прибывать на ее территорию. Причем численность норманнов, посещавших русские земли при нем и при его сыне Ярославе, не отличалась массовостью и постоянным проживанием в их пределах, на что указывает факт самых смутных представлений скандинавов о Руси, по сравнению, например, с немцами. Так, если «Хроника» Титмара Мерзебургского (ум. 1018) очень подробно рассказывает о столице Руси Киеве, а Адам Бременский, описывая в 70-х – 80-х гг. XI в. морской путь из южнобалтийской Юмны (Волина) в Новгород, отмечал, что столица Руси – «Киев, который соперничает с царствующим градом Константинополем», то, согласно сагам, ее столицей является Новгород.

И это тогда, когда в Киеве, как утверждают норманнисты с Клейном, сидела норманнская династия, окруженная норманнской дружиной, когда среди жителей древнерусской столицы норманны составляли 18–20 % и когда они десятками тысяч, в волю пошатавшись по Руси, шли мимо Киева «за море» в Константинополь (но, как свидетельствуют саги, норманны абсолютно не знали Днепровского пути, что дополнительно не позволяет относить их к варягам IX – середины Х века. Саги, отмечал в 1867 г. В.Н. Юргевич, хранят «совершенное молчание… о плавании норманнов по Днепру и об его порогах». В связи с чем он задал весьма уместный в таком случае вопрос: «Возможно ли, чтобы скандинавы, если это были руссы, не знали ничего и нигде не упомянули об этом, по свидетельству Константина Порфирородного, обычном пути руссов в Константинополь?» Ученик Клейна Г.С. Лебедев также констатировал в 1985 г., что знаменитый путь «из варяг в греки» «как особая транспортная система в северных источниках не отразился…»).

До рубежа же X–XI вв. шведы бывали в русских землях в крайне редких случаях, которые, понятно, не могли отразиться в их коллективной памяти. Наличие такой «черной дыры» в памяти скандинавов Клейн объясняет в газетной статье тем, что они «до рубежа веков в основном не возвращались, оседали там». Такое легковесное объяснение, возможно, и сорвет бурные аплодисменты в кругу своих, клейноманов, но оно не устроит и школьников, которые спросят, а почему они оседали до 1000 г., а после миллениума вдруг перестали оседать? Если их выводят на Русь десятками и сотнями тысяч, да Клейн еще их там оставляет навсегда, то где тому серьезные археологические подтверждения? А не лжеподтверждения в виде камерных погребений и отдельных скандинавских вещей (скандинавские фибулы в Финляндии, Карелии, Приладожье и Латвии органично вошли в состав женского местного убора и обнаружены в погребениях с местным ритуалом, а на Руси славянки использовали их в качестве украшений. В 1970 г. археолог С.И. Кочкуркина констатировала, что железные гривны с т. н. «молоточками Тора» «должны сопровождать скандинавские погребения, но железные гривны в приладожских курганах за исключением двух экземпляров, найденных в мужских захоронениях, принадлежали местному населению»).