Читать «50 оттенков блондина» онлайн - страница 76

Михаил Грушевский

Мне было интересно узнать, что такое «бес в ребро» и как это – «перебесился?». Вместо этого на улице без устали спрашивали: «Почему вы больше не ведете передачу?» Что я мог сказать? Что тем, кто сильно любит, мстят? Что именно так поступило со мной ТВ? И это после долгих ночных монтажей, дальних командировок и нескольких лет жизни в московской общаге? Это было бы похоже на причитания жены, брошенной накануне серебряной свадьбы и в слезах заявившейся в проф ком на мужнину работу. Уж если мужик решил от женщины уйти, он все равно это сделает. Как в фильме «Любовь и голуби»: «Нову мамку папка себе найдет, раз научилси!» Я решил времени на примирение не терять и искать в других сферах. Тщетно…

Все развивается по спирали. Спираль – она же пружина. Вот пружина сжимается. Я, двадцатилетний мальчик, работаю на полставки администратора городского телевидения, а деньги – сорок советских рублей – отдаю другу: он уступил мне половину зарплаты, а ему нужно кормить жену и дочь! Меня самого кормит семья, но зато мы с другом делаем программы, за которые нас зовут работать на центральные телеканалы!

Проходит двадцать лет. Пружина разжимается. Я – ведущий популярнейшего ежедневного ток-шоу. Автографы, аплодисменты, всеобщий респе кт. Я не так глуп, чтобы наслаждаться атрибутами жизни того пе риода. Но выше ощущения, что ты на своем месте и делаешь свое дело хорошо, нет ничего. Тем не менее, «суперзвезду» отправляют на улицу. Встречайте!

Мои приоритеты сместились не в день регистрации брака двух мужчин, а когда телеэфир стал продаваться за деньги и появление жены на экране (эстраде) стало показателем уровня благосостояния семьи.

Я натужно соглашаюсь с утверждением многочисленных друзей: звезды не сходят со своих орбит, даже если перестают быть видны! Однако ряды этих самых друзей стремительно редеют, да и телефон звонит все реже. «Звонок другу»? А где в этой истории «звонок друга»? Я просыпаюсь рано, долго лежу без сна и представляю огромную сковородку, на которой жарятся все, кто меня предал. А может, я настолько слаб, что со мной можно так поступать? Корни насилия надо мной – телевидением ли, женщинами ли, бывшими ли друзьями – одинаковы: я терял нужное им качество. А они в ответ теряли ко мне всякий интерес. И нет тут ни правых, ни виноватых. И ответа на вопрос: «За что?» – не существует. Как нет ответа и на другой вопрос: «За что я обижал людей, которые меня любили?» Я не заморачивался тем, как они это переживут. «Переживут!» Такое ведь тоже было…

Мой слишком затянувшийся максимализм ведет к одиночеству. Я страдаю, но подсознательно к этому и стремлюсь. Ведь у одиночества есть второе имя – «свобода». Люблю свободу! За это женщины и мстят. Я любил телевидение больше всего на свете. И дело жизни мне тоже отомстило – видимо, нельзя безоглядно любить что-то одно.