Читать «Музыка и тишина» онлайн - страница 126

И когда она отрывает свои губы и смотрит на его лицо, он с легкостью находит слова, с такой легкостью, будто они уже пришли ему на уста, и, чтобы слететь с них, им не хватало тепла тела, прижатого к его телу. Он просит Эмилию стать его женой. Он говорит, что искал только ее и без нее не может представить себе будущего. В его признании столько страсти, что оно, словно магнит, снова притягивает ее к нему, к блаженному сну поцелуя, и лишь немного спустя, когда к ней возвращается дыхание и свет, она без колебаний отвечает:

— Да.

Потом они стоят рядом, смотрят друг на друга и мысленно задаются вопросом: не испытывают ли они те же чувства, что Адам и Ева, когда они рассматривали друг друга в раю и знали, что из всех созданных Богом чудес мужчина и женщина самые удивительные. Они не замечают в воздухе дыхания осени. Едва ли видят светящееся небо и белых голубей. Золотистый фазан издает громкий раздраженный клекот (видимо, он полагал, что только его изысканный наряд должен быть предметом их восторга), но они не обращают на него внимания. Они предстали перед тем, к чему стремились все лето, и теперь стоят в блаженном оцепенении, словно могли бы остаться здесь навсегда.

Повозка торговца рыбой

Ночью того же дня, когда у Питера Клэра было свидание с Эмилией, Королю Кристиану приснилось, что Брор Брорсон умер.

Этот сон снится ему раза три-четыре в год и всегда приводит его в такой ужас, что у него перехватывает дыхание. Надо подняться с кровати, зажечь лампу и, открыв окно, впустить в комнату ночной воздух; только после этого страх начинает проходить.

Но этой ночью он не проходит.

Кристиан неподвижно сидит перед свечой. Одно из окон открыто во тьму, и он прислушивается к звукам из парка — пению какой-нибудь ночной птицы, шороху ветра в листве деревьев, — чтобы успокоить расстроенные нервы. Но ночь тиха. Будто ее и вовсе нет, нет ни парка, ни деревьев, ни неба, на котором вскоре медленно забрезжит рассвет, а есть лишь абсолютная тьма, которая разворачивается во времени и обволакивает его все плотней и плотней.

Как хотел бы он быть мальчиком. Как хотел бы скакать рядом с Брором по лесам Фредриксборга. Как хотел бы жить не в это время из всех времен.

Проходит час. По-прежнему образ умирающего Брора наполняет ужасом его душу. Он думает, не послать ли за Питером Клэром и попробовать, может ли музыка его успокоить, но в эту ночь не музыка нужна ему. Ему нужна Кирстен. Он хочет лежать с ней, как лежал прежде, слышать ее смех, когда он называет ее Мышкой. Хочет, чтобы она была с ним ласкова, целовала его голову, говорила ему, что любит его.

Он встает. Он знает, что она его не любит. Знает, что ребенок, которого она носит, ребенок ее любовника-немца. Все это копится в его сердце, ждет своего времени, чтобы переполнить его, ждет момента, когда оно скажет «Хватит!». Но и сейчас, когда лето переходит в осень, когда ребенок Графа растет в ее чреве и не за горами зима, его не покидает былое влечение к ней, словно тело его еще не поняло того, что понимает голова. И в эту ночь она нужна ему, но не как любовница, а как мать ребенку, чтобы успокоить и утешить его, развеять страшные сны, сказать, что все будет хорошо. Он чувствует, что никто и ничто не может принести ему утешения.