Читать «Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества» онлайн - страница 40

10

К князю П. А. Вяземскому

Ответ на его послание к друзьям

Ты, Вяземский, хитрец, хотя ты и поэт! Проблему, что в тебе ни крошки дара нет, Ты вздумал доказать посланьем, В котором на беду стих каждый заклеймен Высоким дарованьем. Притворство в сторону! знай, друг, что осужден Ты своенравными богами На свете жить и умереть с стихами, Так точно, как орел над тучами летать, Как благородный конь кипеть пред знаменами, Как роза на лугу весной благоухать. Сноси ж без ропота богов определенье, Не мысли почитать успех за обольщенье И содрогаться от похвал. Хвала друзей — поэту вдохновенье, Хвала невежд — бряцающий кимвал. Страшися, мой певец, не смелости, но лени. Под маской робости не скроешь ты свой дар, И тлеющий в твоей груди священный жар Сильнее, чем друзей и похвалы и пени. Пиши, когда писать внушает Аполлон; К святилищу, где скрыт его незримый трон, Известно нам, ведут бесчисленны дороги, Прямая же одна; И только тех очам она, мой друг, видна, Которых колыбель парнасским лавром боги Благоволили в час рожденья осенить. На славном сем пути певца встречает гений, И, весел посреди божественных явлений, Он с беззаботностью младенческой идет, Куда рукой неодолимой. Невидимый толпе, его лишь сердцу зримый Крылатый проводник влечет. Блажен, когда, ступив на путь, он за собою Покинул гордости угрюмой суеты И славолюбия убийственны мечты. Тогда с свободною и ясною душою Наследие свое, великолепный свет, Он быстро на крылах могучих облетает И, вдохновенный, восклицает, Повсюду зря красу и благо: «Я поэт!» Но горе, горе тем, на коих эвмениды, За преступленья их отцов, Наслали Фурию стихов; Для них страшилища и Феб, и аониды, И визг карающих свистков Во сне и наяву их робкий слух терзает, Их жребий — петь назло суровых к ним судей: Чем громозвучней смех, тем струны их звучней, И лира наконец к перстам их прирастает, До Леты гонит их свирепый Аполлон, Но и забвения река их не спасает, И на брегу ее сквозь тяжкий смерти сон Их тени борются с бесплотными свистками. Но, друг, не для тебя сей бедственный удел, Природой научен, ты верный путь обрел. Летай неробкими перстами По очарованным струнам И музы не страшись! В нерукотворный храм Стезей цветущею, но скрытою от света Она ведет поэта. Лишь бы любовью красоты И славой чистою душа в нас пламенела, Лишь бы, минутное отринув, в высоты Она к бессмертному летела — И муза счастия богиней будет нам. Пускай слепцы ползут по праху к похвалам, Венцов презренных ищут в прахе И, славу позабыв, бледнеют в низком страхе, Чтобы прелестница-хвала, Как облако, из их объятий не ушла. Им вечно не узнать тех чистых наслаждений, Которые дает нам бескорыстный гений, Природы властелин, Парящий посреди безбрежного пучин, Красы верховной созерцатель И в чудном мире сем чудесного создатель. Мой друг, святых добра законов толкователь, Поэт на свете сем — всех добрых семьянин И сладкою мечтой потомства оживленной… О, нет! потомство не мечта! Не мни, чтоб для меня в дали его священной Одних лишь почестей блистала суета, Пускай правдивый суд потомством раздается — Ему внимать наш прах во гробе не проснется, И не достигнет он к бесчувственным костям. Потомство говорит, мой друг, одним гробам; Хвалы ж его в гробах почиющим невнятны, Но в жизни мысль об нем нам спутник благодатный, Надежда сердцем жить в веках, Надежда сладкая она, не заблужденье, Пускай покроет лиру прах — В сем прахе не умолкнет пенье Душой бессмертной полных струн. Наш гений будет, вечно юн, Неутомимыми крылами Парить над дряхлыми племен и царств гробами; И будет пламень, в нас горевший, согревать Жар славы, благости и смелых помышлений В сердцах грядущих поколений; Сих уз ни Крон, ни смерть не властны разорвать: Пускай, пускай придет пустынный ветр свистать Над нашею с землей сравнявшейся могилой — Что счастием для нас в минутной жизни было, То будет счастием для близких нам сердец. И долго после нас грядущих лет певец От лиры воспылает нашей, Внимая умиленно ей, Страдалец подойдет смелей К своей ужасной, горькой чаше И волю Промысла, смирясь, благословит; Сын славы закипит, Ее послышав, бранью И праздный меч сожмет нетерпеливой дланью. Давно в развалинах Сабинский уголок, И веки уж над ним толпою пролетели, Но струны Флакковы еще не онемели; И, мнится, не забыл их звука тот поток С одушевленными струями, Еще шумящий там, где дружными ветвями В кудрявые венцы сплелися древеса. Там под вечер, когда невидимо роса С роскошной свежестью на землю упадает И мирты спящие Селена осребряет, Дриад стыдливых хоровод Кружится по цветам, и тень их пролетает По зыбкому зерцалу вод; Нередко в тихий час, как солнце на закате Лиет румяный блеск на море вдалеке И мирты темные дрожат при ветерке, На ярком отражаясь злате, — Вдруг разливается как будто тихий звон, И ветерок, и струй журчанье утихает — Как бы незримый Аполлон Полетом легким пролетает — И путник, погружен в унылость, слышит глас «О смертный, жизнь стрелою мчится, Лови, лови летящий час: Он, улетев, не воротится».