Читать «Цифровой журнал «Компьютерра» № 182» онлайн - страница 11

Он успел зарекомендовать себя до рокового декабря, публиковался в журналах, вместе с Рылеевым издавал альманах «Полярная Звезда». Но истинная слава, слава лучшего прозаического пера России, пришла к нему на Кавказе. А он её если и заметил, то плодов вкусить не успел. Да и возможности не имел — вкушать.

Нередко приходится слышать о трудностях творческой работы. Одно мешает, другое отвлекает, третье давит, четвёртое сбивает. Квартирный вопрос, отсутствие денег, шум за стеной, комары и мухи… Всех помех и не перечесть. Я и сам не прочь пожаловаться куда-нибудь, но не верю в действенность подобных жалоб. Главная помеха — отсутствие творческой энергии, а её, энергию, в аптеке не купишь. Хотя некоторые и пытаются. Но вот появляется Александр Бестужев. Солдат, и солдатчина для него не синекура. Никаких поблажек. Служит всерьез. А солдатская служба — дело трудное. Придирки начальников и командиров, не только из врожденной зловредности последних, но и чтобы наверху знали: потачки государственным преступникам здесь нет. И не будет. Брат Пётр от такого отношения сходит с ума.

А брат Александр пишет. На Кавказе написаны и «Страшное гадание», и «Аммалат-Бек», и «Фрегат “Надежда”». Публиковаться под собственной фамилией нельзя, приходится брать литературный псевдоним «Марлинский», который навечно стал частью фамилии.

Рукописи рвут из рук, за публикации платят недурно, но нужно помогать братьям. Писать приходится буквально на коленке, в перерыве между походами. И какими походами!

Из письма от 12 марта 1835 года:«Два набега за Кубань, в горные ущелья Кавказа, были очень для меня занимательны. Воровской образ этой войны, доселе мне худо знакомой, — ночные, невероятно быстрые переходы в своей и вражеской земле; дневки в балках без говора, без дыма днем, без искры ночью — особые ухватки, чтобы скрыть поход свой, и наконец — вторжение ночью в непроходимые доселе расселины, чтоб угнать стада или взять аулы, — все это было так ново, так дико, так живо, что я очень рад случаю еще с Зассом отведать боя. Дрались мы два раза и горячо; угнали тысяч десять баранов из неприступных мест, взяли аул в сердце гор. Зато, что вытерпели холоду, голоду, бессонницы!»

Чем не спецназ?

А в столицах Марлинский считается романтиком. Писателем, оторванным от жизни, выдумщиком, сочинителем бурных страстей и роковых возвышенных героев. Правда, в тридцатые годы девятнадцатого века подобные определения не ставили на писателе крест, скорее наоборот: люди стремились к высокому и романтическому, к туману и запахам тайги. Во все времена стремятся, в иные явно, а в другие тайно: бывают времена, когда романтиком слыть нехорошо, романтизм-де для наивных подростков и тех, кто остаётся таковым до старости. Но в первой половине девятнадцатого века романтических чувств не стыдятся, и Марлинский у читателей и у книгопродавцев пребывал в фаворе. Его читали, ему подражали. Влияние Марлинского можно заметить в текстах Пушкина, Лермонтова, Гончарова, даже Льва Толстого. Последний был скорее анти-Марлинским, но для отталкивания от чьих-то идей нужно, чтобы эти идеи были — и составляли прочную массу.