Читать «Заполненный товарищами берег» онлайн - страница 6

Теперь я понимаю, что Семашкевич давно приценивался к прозе. Еще в пер­вом своем эссе «Лічыла дні зязюля» он, может быть, подсознательно, пробовал на зуб прозаическую фразу, ловил строй, рисунок. Рассказывая о своем директор­стве в восьмилетке, он более придерживался журналистской очерковости, но из нее часто выныривали чисто прозаические штрихи, детали, сцены.

Эссе «Світка Буйніцкага» не только основательная исследовательская работа о становлении белорусского театра, о личности Буйницкого, актеров его труппы, — это еще и добротная проза, в которой профессионально выдер­жан жанр.

В повести, естественно, трудно было выдержать чистоту жанра, это все-таки приходит с опытом. Но она имеет то качество, без которого невозможна худо­жественная литература. «Бацька ў калаўроце» — повесть от начала и до конца «сочинительская» в самом добром понимании этого определения, как понимал его Гоголь, называя себя не иначе как сочинителем.

Действительно, был в нашей жизни человек, которого мы называли Бать­кой, было в Вильне кафе с бассейном во дворике. И филфаковским препода­вателям с тогдашних окраинных новостроек без резиновых сапог невозможно было добраться на работу. Для нас, кто учился на филфаке, герои узнаваемы: жесты, манера говорить, привычки, — но все остальное в повести сфантази­ровано автором. Не лазил Батька мемориальную доску читать, и рыбок в бас­сейне не кормил, и соседкам на общей кухне соль в суп не подсыпал. Хотя нас, голодранцев, которые жили с ним на Свердлова, в том числе и автора повести, подкармливал.

«Бацька ў калаўроце» — действительно талантливая повесть, написанная в соответствии с литературными приемами, по законам литературы.

И юмор в ней не издевательства ради, даже не для каких-то там разоблаче­ний и поучений, а от молодости, от переполненности жизнью, когда просто так и самому посмеяться хочется, и других посмешить.

Тем не менее, в повести пробовали выискивать и неуважение к препода­вательской интеллигенции, и другие «подтексты» выудить. Правда, до обвине­ний в очернительстве, как было в свое время с повестью Алексея Кулаковского «Добросельцы», не доходило. Будучи редактором книги «Бацька ў калаўроце», я был свидетелем редактирования повести на уровне главного редактора из­дательства. Семашкевичу приходилось вычеркивать и слова, и предложения, и абзацы.

После этого Семашкевич недоумевал: что изменилось после его вычеркива­ний? Ничего.

Наша литература юмористическим жанром не изобилует, кроме «Запісак Самсона Самасуя» Андрея Мрыя, «Дабрасельцаў» Алексея Кулаковского, «Ніжніх Байдуноў» Янки Брыля я больше повестей и не назову.

«Такія вось паперы», как говорила в самом начале Рыгоровой повести дере­венская тетка Марья.

После «Бацькі ў калаўроце» Семашкевич начал писать повесть «Ясень». Написанное заканчивается таким вот абзацем:

«Ранняя ноч... Дажджавеюць і кіпяць маладыя яблынькі за акном».

Это он еще успел увидеть и записать...

Было удивительно теплым начало лета. Молодые листочки на деревьях еще не умели шуметь. После работы я через детский парк имени Горького пошел к Рыгору Семашкевичу. Он был дома один, веселый, радостно возбужденный, в просторной прохладной комнате с настежь распахнутым окном. На столе лежала принесенная женой из издательства корректура его критической книги «Выпрабаванне любоўю». По такому поводу я вызвался сходить за бутылочкой сухого болгарского вина. Он категорически отказался, показал на спинку стула, на которой висела белая рубаха, черный галстук и пиджак.