Читать «ОбрАДно в СССР» онлайн - страница 31
Сергей Евгеньевич Троицкий
Янис пожал плечами, но наклонил покорно голову, взял карандаш в руку, оторвал клочок бумаги и стал писать на нем.
— По крайней мере, надо объяснить Серёже, в чем дело, — начала насмешливым голосом вожатая Даша, — а то он совсем растерялся. Видите ли, товарищ комсомолец, мы играли в фанты; КАТЯ подверглась штрафу, и тот, кому вынется счастливый билет, будет иметь право поцеловать её в губы. Понятно, что я вам сказала?
Я только взглянул на неё и продолжал стоять как отуманенный, а Катя снова вскочила на стул и снова принялась встряхивать кепкой. Все к ней потянулись, и я за другими.
— Антон, — обратилась Катя к высокому парню с худощавым лицом, маленькими слепыми глазками и чрезвычайно длинными черными волосами, — Вы, как поэт, должны быть великодушны и уступить ваш билет Сергею, так, чтобы у него было два шанса вместо одного.
Но Антон отрицательно покачал головой и взмахнул волосами. Я после всех опустил руку в шляпу, взял и развернул билет... Господи! что сталось со мною, когда я увидел на нем слово: ПОЦЕЛУЙ!
— Поцелуй! — вскрикнул я невольно.
— Круто! Он выиграл, — подхватила Катя. — Как я рада!
Она сошла со стула и так ясно и сладко заглянула мне в глаза, что у меня сердце покатилось. Она спросила:
— А вы рады?
— Я?.. — пролепетал я.
— Продайте мне свой билет, — брякнул вдруг над самым моим ухом еврей Вадим. — Я тебе десять рублей дам.
Я отвечал жидку таким негодующим взором, что Катя захлопала в ладоши, а Янис воскликнул: молодец!
Катя стала передо мной, наклонила немного голову набок, как бы для того, чтобы лучше рассмотреть меня, и с важностью протянула мне губы. У меня помутилось в глазах; я хотел было её сразу поцеловать, но так неловко прикоснулся к её губами, что слегка оцарапал себе губу об её острые зубки!
— УАУ! — закричала тусовка и игра в фанты продолжалась...
Я сел рядом с Катей. Каких тока она ни придумывала она штрафов! Ей пришлось, между прочим, представлять «статую» и она в пьедестал себя выбрала безобразного Вадима, велела ему лечь ничком, да еще уткнуть лицо в грудь. Хохот не умолкал ни на мгновение. Мне, уединенно и трезво воспитанному парню, выросшему в профессорском доме, весь этот шум и гам, эта бесцеремонная, почти буйная веселость, эти небывалые сношения с незнакомыми людьми так и бросились в голову. Я просто опьянел, круче чем от Яблочного вина. Я стал хохотать и болтать громче других. Я чувствовал себя до такой степени счастливым, что, как говорится, в ус не дул и в грош не ставил ничьих насмешек и ничьих косых взглядов. Катя продолжала оказывать мне предпочтение и не отпускала меня от себя. В одном штрафе мне довелось сидеть с ней рядом, накрывшись одним и тем же шелковым платком: я должен был сказать ей свой секрет. Помню я, как наши обе головы вдруг очутились в душной, полупрозрачной, пахучей мгле, как в этой мгле близко и мягко светились ее глаза и горячо дышали раскрытые губы, и зубы виднелись, и концы ее волос меня щекотали и жгли. Я молчал. Она улыбалась таинственно и лукаво, и наконец, шепнула мне: «Ну что же?», а я только краснел, смеялся, отворачивался, и едва переводил дух.
