Читать «Борхес. Из дневников» онлайн - страница 8

Понедельник, 28 сентября. Борхес: «По-моему, Ките лучше Шелли: он считал себя невеждой, говорил, что ничего не читал». Вспоминаем нападки Де Квинси на Китса, его hoofs, попирающие язык, любовь Китса к ужасным словам. Китс и Шелли показались современникам столь приторными, что их приняли за педиков. Борхес: «Поколение Кольриджа, Де Квинси и Водсворта лучше поколения Шелли, Китса и Байрона; однако у публики знамениты именно эти последние. Байрон из них менее плох… Нет, у Китса стихи лучше, и он стоит отдельно, намного выше Байрона и Шелли, но Байрон писал в более классической манере. Байрон гораздо выше Шелли: за ‘Дон Жуаном’ ощущается необыкновенная легкость и, может, не столь возвышенная, но необычайная сила; а за многословными, windy, поэмами Шелли — ничего. Удача Шелли в том, что обычные люди, понятия не имеющие о литературе, считают его поэтом. Байрону тоже выпало такое счастье, но его звезда уже закатилась. Суинберн же, будучи намного лучше Шелли и Китса, неизвестен за пределами мира литературы».

Понедельник, 5 октября. <…> Говорим о жизни Аполлония Тианского, описанной Филостратом. Борхес: «Вот думаешь, что книг, подобных ‘Тысяче и одной ночи’ должно быть много, а их нет. Хорошие книги должны появляться в конце литератур: это дистилляция множества предшествующих книг, многих литератур. Вероятно, понадобилось немало книг о путешествиях, чтобы появился ‘Синдбад’».

Понедельник, 12 октября. Борхес: «Вот я писал рассказ о ронинах очень тщательно, а Эмита выловила у меня тридцать три ошибки. Ошибаешься там, где никогда и не подумаешь: герой ложится в постель, но оказывается, что постели нет; измажешь кровью простыню, а простыни, оказывается, тоже не существует».

Четверг, 15 октября. По поводу «Войны и мира» Борхес замечает, что неверно начинать роман большим праздником с большим числом персонажей, которых читатель должен индивидуально распознать: «Зачем Толстой так нагружает читателя, заставляя отождествлять каждого? Есть же замечательный ход: ‘Жил некогда человек’, — почему им не воспользоваться?»

Воскресенье, 25 октября. Пытаемся читать «Гаргантюа»; не получается. Борхес: «Книга Рабле не для читателей, а для комментаторов. Сначала я старался ее полюбить, а потом понял, что даже спать не хочу с ней в одной комнате. <…> Она — отрицание всего французского».

Воскресенье, 8 ноября. Завтра Борхес читает лекцию о Шиллере: «Очень любопытно узнать, что же я буду говорить. Ничего в голову не идет».

Пятница, 13 ноября. Борхес: «Хорошеє произведение узнаешь, даже читая в плохом переводе, ведь что-то обязательно остается. Хорошую вещь всегда можно перевести. А непереводимые вещи не так важны: это игрушки, они служат для удовольствия…»