Читать «Поединок. Выпуск 17» онлайн - страница 102

— Где граница между нормой и патологией? — вопрошала эмансипированная дама и отвечала: — Четкой границы нет! Представления о нормальном и о так называемых извращениях в разных странах различны. Даже в одной и той же стране эти представления не раз менялись. В античные времена секс обожествлялся. — Она хихикнула. — Ты ведь историк, должен знать о древнегреческом боге Приапе, о славном божке маленького роста, но с большим фаллосом, всегда находящимся в состоянии эрекции. — Она снова хихикнула, и глаза ее блеснули, когда она взглянула на любовника. — Приап был одним из самых популярных богов у древних греков. Из празднеств в его честь — празднеств, допускавших большие вольности — родилось высокое искусство театральной комедии. Фаллический культ был развит и у других народов древности — у римлян, индусов, египтян. Это христианство изобрело понятие стыда и предало секс проклятию. Секс был изгнан из литературы, из изобразительного искусства. Он стал презираем… Ты слушаешь меня?

— Да-да, — промямлил Осташев.

— Надеюсь, ты со мной согласен?

Ему не приходилось об этом задумываться. И он не слишком просвещен в подобных вопросах. Так он ей и сказал.

— Тогда я буду просвещать тебя дальше, — улыбнулась Аманда. — Эпоха Возрождения повела было борьбу с христианскими табу, но началась контрреформация, и эта благородная борьба пошла на убыль. Лишь начиная с восемнадцатого века — в Западной Европе, во всяком случае — секс был восстановлен в своих правах и в жизни и в искусстве.

По потолку ползла муха. Осташев уныло наблюдал за ней, с неудовольствием слушая разглагольствования своей подруги. Отчего-то на ум пришло высказывание любимого им Ларошфуко: «Человек истинно достойный может быть влюблен, как безумец, но не как глупец».

В центре города небоскребы топорщатся над крышами приземистых домишек. В одном из таких домов — в два этажа — снимала квартиру Аманда Ронсеро.

Поставив машину у подъезда, Тони Найт вышел и остановился выкурить сигарету — не известно, любит ли молодая женщина, чтобы в ее квартире дымили. По тротуарам двигался людской поток. Люди в основном смуглые, черноволосые, иные с раскосинкой от примеси индейской крови — дети тропиков.

Подруга Вадима Осташева тоже оказалась смуглой и черноволосой, но смуглость была нежно-оливковой, а смоляные кудри легки и пушисты. Из-под высокого чистого лба смотрели глаза цвета безоблачного неба. Алые припухлые губы казались чувственными и зовущими. Грудь — как у Софи Лорен. Словом, знойная красавица. Понятно, чем она так пленила этого русского! Хотя что-то в ней Найта отталкивало. Настороженно-напряженный взгляд? Холод ее голоса? О погибшем друге она говорила неохотно. Отвечала на вопросы — и не более того. Да, он был человек славный, она его любила. Нет, врагов у него не было. Нет, о форсированном моторе она слышит впервые, о кевларе на протекторах тоже ничего не знает.

На следующий день Найт опять увидел Аманду Ронсеро. Случайно. Он застрял в пробке у светофора. От нечего делать глазел по сторонам. Вдруг он увидел подругу Осташева, выходящую из бара под руку с шефом местного отделения РУМО — разведывательного управления министерства обороны США. (Он выдавал себя за коммерсанта, однако в полиции были отлично осведомлены о подлинном характере его деятельности, к которой относились достаточно терпимо — из-за давнего постоянного присутствия американских войск по обоим берегам межокеанского канала.) Женщина закатисто смеялась. Видно, Берни Рот чем-то очень ее рассмешил. Сейчас в ней не было и тени скорби по погибшему другу.