Читать «Игра в кино (сборник)» онлайн - страница 202

Через час компания вывалилась из кафе.

– Гуд бай, старик!

– Слушай, отец, займи трешник на тачку.

– Танька, мать, ты куда? Опять «динамо»? Постой! – Пока, мужик, чао!.. И Гурьянов остался один.

Холодный ночной проспект с холодными неоновыми огнями. Шелуха отклеивающихся афиш, застывшие манекены в витринах. Высотные дома. И – одинокий Гурьянов.

Из кафе вышла официантка Зина. В шубке, модных сапожках. Посмотрела на Гурьянова, усмехнулась:

– Ну, все вытрясли?

Он промолчал.

– Ночевать-то хоть есть где?

– А тебе что?

– Ничего. Спрашиваю. На вокзал пойдешь? – Она опять усмехнулась. – Ну, пока.

И пошла, цокая сапожками по бетонным плитам тротуара.

– Эй, – окликнул Гурьянов.

Щелкнул английский дверной замок, дверь Зининой квартиры захлопнулась за Гурьяновым. Зина включила свет.

– Сюда. – Она провела его по коридору в крохотную комнату-пенал с одним окном и тахтой у стены. Еще стоял здесь старый, отключенный от сети холодильник «Газоаппарат-II» и вместо столика и тумбочки – станок от ножной швейной машины. А больше в комнате ничего не было – пусто.

– Телефон в коридоре, белье в холодильнике, – сказала Зина. – В месяц сорок рублей, деньги сразу.

Она требовательно протянула руку, Гурьянов достал деньги, отдал. Зина деловито пересчитала, спрятала, предупредила:

– Ко мне в комнату хода нет, и вообще – без этого чтоб, без дури. Усек?

– Усек. – Он хмуро отошел к окну, поглядел на город. Город лежал внизу, в ночи, горбился крышами.

– Да ты не боись, – уже чуть мягче сказала за спиной Зина. – Я сначала тоже так. А потом… Тут жить можно. Устроиться только надо.

– Устроюсь, – произнес Гурьянов, глядя за окно и словно примериваясь к этому новому своему месту жительства.

Зина ушла в свою комнату, и ключ в ее двери сухо повернулся на два оборота – он слышал. Но ему это было все равно, он стоял у окна, смотрел.

Где-то вдали проклацал по стыкам рельсов грузовой трамвай, потом по ночной улице прошли, закуривая на ходу, рабочие с маленькими чемоданчиками в руках. В стороне вздохнул и ухнул кузнечный пресс. Над станцией метрополитена чинили мигающую красную букву «М». Москва исподволь, с ночи еще начинала новый трудовой день. И в одном из окон стоял ее новый житель Дмитрий Гурьянов. В полушубке, шапке – он только прибыл.

Прошел месяц.

Столица жила полнокровной столичной жизнью – она запускала по утрам конвейеры и станки, плавила сталь, училась в школах и институтах, по-весеннему мыла окна и красила садовые скамейки, собирала хитрые ЭВМ, синтезировала пластмассы, прокладывала новые тоннели метро. Она работала – красиво, с размахом, в ритме.

И Гурьянов тоже работал в этой многоликой Москве.

Десяток финских гарнитуров стояли на тротуаре у входа в мебельный магазин, солнечное весеннее утро смотрелось в их чистую полировку. Покупатели наперебой заискивали перед грузчиками и шоферами, дожидаясь своей очереди увезти мебель домой.

Затолкав последний сервант в набитый до отказа мебельный фургон, трое грузчиков и сами втиснулись туда же, и один из них – расторопный и ушлый бригадир Костик – тут же достал колоду засаленных карт. А Гурьянов закрыл за ними дверцу фургона, щелкнул задвижкой и ушел в кабину, сел за баранку, спросил у запаренного и счастливого от покупки клиента:

– Куда дерево везем?

– Какое дерево? – не понял тот.

– Ну, мебель.

– А! В Бескудники. Дерево!

Карусель рабочего дня закружилась в ритме утренней передачи радиостанции «Юность». Гурьянов вел свой фургон во всякие Химки, Бескудники, Беляево, Мневники и Медведково. Новая жизнь заселяла молодые пригороды Подмосковья, щедро строились тут новые высотные микрорайоны, и новоселы нетерпеливо ждали мебельный фургон у новых подъездов – радовались, суетились, ахали и охали. Финские, рижские и прочие мебельные гарнитуры взбирались по лестницам, поднимались лифтами и утверждались в новых квартирах. Полированные столы, серванты, тахты, шкафы, пуфики и мягкие диваны, гарнитуры под дуб, под бук, под карельскую и некарельскую березу – за этой мебелью выстаивали в очередях, гладили ей полировку, дышали на нее, таскали на руках, ставили в «красные» и во все прочие углы квартир, а Гурьянову и его напарникам доставались от этого ажиотажа щедрые чаевые – за перевозку, за погрузку-разгрузку.

Обедал Гурьянов в «Метелице», у Зины.

Маленький столик перед самым входом на кухню – служебный, двухместный. И порции служебные – с верхом. А напротив Зина сидит, смотрит, как он ест.

– Не спеши, – говорит Зина, и глаза у нее приглядывающиеся, оценивающие, и взгляд долгий.

Но он и так не спешит, да и на Зину не смотрит, и глаз ее не видит.

– У нас завтра рижские холодильники будут, новые. Надо кому?

– Катя на базе спрашивала, я скажу, – ответила Зина вскользь. И после паузы, вдруг: – Замкнутый образ жизни ведете, Дмитрий Петрович.

Он удивленно поднял глаза, она объяснила:

– Не ходишь никуда. Дома и дома.

– А куда ходить?

– Ну, сюда бы пришел вечером.

Он усмехнулся презрительно, стал есть.

– Найти тебе невесту, а? – весело предложила Зина. – А что? Ты не пьешь, не калека.

– Чего это ты? – удивился он ее настырности.

– Ничего, а что? Я ж где работаю? У меня тут такие девочки!.. Тебе кто больше нравится – блондинки? брюнетки?

– Мне эти ваши метелки не надо.

– И правильно, – подхватила Зина. – И я так думаю. Тебе вообще надо – чтоб с квартирой, а как же! Я ж понимаю. У меня есть. Ты приоденься, сейчас у Наташки в ЦУМе польские костюмы завезли. Ну и билеты достань в театр или куда – чтоб культурно все. Ладно?

Он закусил компотом, подъел ягоды со дна, потом спросил:

– Блондинка?

– Кто?

– Ну эта. Невеста.

– А-а… Ну ты посмотришь. Ишь!.. Накушался?