Читать «Статистическая вероятность любви с первого взгляда» онлайн - страница 58

Выйдя из переулка, Хедли заметила на другой стороне улицы узкое каменное здание. Проморгавшись, будто она увидела мираж, Хедли бросилась вперед как на крыльях. Но тут колокола начали веселый перезвон, и из дверей высыпала жизнерадостная компания. Здесь праздновали свадьбу.

Хедли только сейчас заметила, что все это время пыталась задержать дыхание. Отдышавшись и пропустив мчавшиеся мимо такси, она перешла улицу и убедилась в том, что уже и так знала: ни похорон, ни статуи, ни Оливера.

И все‑таки уходить не хотелось. Сценка, что разворачивалась возле церкви, очень напоминала ту, в которой Хедли сама недавно участвовала: букеты, подружки невесты, вспышки фотоаппаратов, улыбки родных и друзей. Колокола заканчивали свою веселую песню, солнце клонилось к закату, а Хедли все стояла, не трогаясь с места. А потом она сделала то, что делала всегда, когда ей случалось заблудиться, — достала из сумочки телефон и позвонила маме.

Мобильник почти разрядился, а пальцы Хедли дрожали, нажимая на клавиши. Скорей бы услышать мамин голос! Невозможно поверить, что, расставаясь, они поссорились, и еще невероятней — что с тех пор не прошло и двадцати четырех часов. Кажется, что прощание совершилось в какую‑то другую эпоху.

Они с мамой всегда были очень близки, но после папиного ухода словно что‑то умерло. Хедли злилась, как никогда в жизни, а мама… Мама просто сломалась. Несколько недель она двигалась, будто под водой, тяжело ступая; у нее постоянно были красные глаза, и оживала только при звонке телефона. Дрожа, словно камертон, она хватала трубку, надеясь услышать, что папа передумал.

Только он так и не передумал.

В те первые недели после Рождества они поменялись ролями: Хедли каждый вечер приносила маме еду, а сама по ночам лежала без сна и слушала, как мама плачет, и заботилась о том, чтобы на столике у ее кровати всегда стояла полная коробка бумажных носовых платков.

Вот в чем основная несправедливость: уходя, папа не только разрушил что‑то между собой и мамой, между собой и Хедли, но и для Хедли с мамой прежняя легкость общения превратилась в нечто хрупкое и неустойчивое, в то, что в любую минуту было готово разлететься на мелкие осколки. Казалось, больше уже не будет нормальной жизни, они вечно будут метаться между злостью и горем, и черная дыра, образовавшаяся в доме, затянет их безвозвратно.

А потом все вдруг закончилось.

Примерно через месяц, как‑то утром, мама появилась в комнате Хедли, одетая в ставшую привычной униформу — трикотажную рубашку с капюшоном и старые папины пижамные штаны, которые ей были велики.

— Хватит! — сказала мама. — Надо мотать отсюда.

— Что? — нахмурилась Хедли.

— Собирай вещички, дитя мое! — весело произнесла мама, почти как раньше. — Мы едем путешествовать.

В конце января на улице было так же уныло, как и в их семье. Но, выходя из самолета в Аризоне, Хэдли заметила, как маму словно отпустило. Ушло напряжение, так долго связывавшее ее тугим узлом. Долгие выходные они с мамой провалялись у бассейна в отеле, загорели до черноты, а их волосы, наоборот, выбелило солнце. Вечерами они ходили в кино, ели гамбургеры, играли в мини‑гольф. Хедли все ждала — вот‑вот мама бросит притворяться и зальется слезами, как это происходило уже в течение нескольких недель. Нет, ничего подобного! Мелькнула даже мысль: если дальше их жизнь продлится как один долгий девичник, может, это не так уж и плохо?