Читать «Мы долгое эхо» онлайн - страница 134

И снова в Москве концерт.

Первое, что заново поражает, – рост. Выше всех чуть ли не на голову! Платье до полу. Русалочьи волосы. И при росте таком – сама душа Женственности! В каждом движенье! В неуловимом опускании головы, действующем, как начало улыбки. Тенью за ней – тайна ее катастрофы. Тайна ее возрожденья. (Страх за нее. Страх будущего…) И вот она слегка развела руками – и вот она начинает петь…

И, пересекая эту победу над всем бывшим, – с первых же звуков, длинных, низких, почти альтовых до сопрано – ее, казалось бы, – веселая? песнь получает странное подкрепление – печалью, задумчивостью над тут же рядом звучавшим весельем – она голосом пишет по воздуху как бы двойным пером по бумаге – голос и его тень – миг! Сейчас погаснет! И я вдруг вспоминаю одного из моих друзей – возразившего мне, что в прощальной песенке она поет саму Душу Прощанья. «Как раз обратное! – сказал он. – Никогда до конца не отдает она свой голос – ни Грусти, ни Радости – что-то матовое, ее, особенное – именно не до конца себя предает теме…» Она владеет каким-то подъемом ее: «С птичьего полета?» – я тогда спросила, но согласия с этим не получила, собеседник ушел от моей готовности принять его мысль – и я не пошла за этим. «Пусть так!..»

И вот ее знаменитая песня «Надежда», staccato, сияющими каплями по началу мелодии, призвук заунывности, крепнущий, перерастающий в тему радости. И кажется, что ты эту мелодию слышал давно, всегда, с детства, где-то она звучала в соседней комнате рядом с той, где ты засыпал – где родился? Тема продолжала парить. И снова staccato и снова протяжный задумывающийся звук в Первозданность – и светлая попытка преодолеть, выскользнуть, – и она вновь стоит перед нами, Душа звуков – и по чьему-то приказу (она бы сама не стала) тянет руки в завороженный зал…

А зал кричит «Би-и-с-с» оглушительно, криком руша теплоту и тишину ее певческих строк, но она соглашается, волшебно стихает зал – и над мигом начавшейся тишины – вновь уже тянутся светлые заклинания Надежды – звуками, качающими, колыбельными, греющими, наполняющей нас отвагой предчувствия… И вдруг закружила нас Анна, победно, в дионисийской пляске, в летящей – да куда же мы летим в этой, с горы сорвавшейся, опьяненной жизнью мелодии? Но голос Анны летит плавно, уступами, грациозно поворачивая легкую связующую ноту, и рядом, как всегда у нее, светится неуловимое сопровождение, как сказал возразивший мне друг, – призрак печали в надежде, призрак надежды в печали? Как трудно разобраться в этом потоке звуков – в первичных вязях поэта и музыканта, в своеобразии «подачи» певца!.. – когда тебя уносит с собой этот голос… «Где границы прав исполнителя?» – думаю я, и уже не помню своего ответа, потому что, отделенная ее поклоном и минутой дыхания, – звучит уже другая песнь, наново нас заливая иным ритмом, иным цветом звучания, – и бубен, ударами, отчеканивает новую игру ритмов – а голос неистовствует в спешке погони, озорством юности, счастья, догоняя беспамятство звуков, и вьется, смеется, берет в плен – «мой бубен, мой бубен, мой бубен». И внезапно длинный, медленный, отчаянием захлебнувшийся крик – «Мой бу-у-у-бен-н…»