Читать «Александр Гитович» онлайн - страница 35
Дм. Хренков
Подобных свидетельств можно привести множество. Недаром Гитович утверждал:
Гитович первым среди ленинградских военных журналистов открыл свой личный счет мести врагу. Однажды, приехав к снайперам, чтобы написать о них, он отправился вместе с ними на передний край и весь день наравне со всеми охотился за фашистами. Он долго носил в полевой сумке листок из тетрадки в клетку, на котором командир роты написал, что видел, как Гитович метким выстрелом убил фашиста. В другой раз, уже на Волховском фронте, он с неимоверными трудностями пробрался в самый отдаленный, вынесенный далеко на Малуксинское болото дзот «Таня» и в течение недели делил с крошечным гарнизоном дни и ночи, полные опасностей. Потом он написал о людях этого дзота серию очерков.
В стихах «Счастье», написанных в форме письма к женщине, отвечая на ее вопрос, был ли он хоть однажды счастлив на войне без нее, поэт с солдатской прямотой отвечает: был дважды. Первый раз, когда «семь часов лежали мы в траншее на сыром, на мартовском снегу», чтобы на восьмом в черном перекрестье снайперской винтовки увидеть и сразить врага. Второй раз — когда летел на бомбежку. Стихи были написаны в сентябре 1942 года.
Почти у каждой его корреспонденции была подобная предыстория. Сбор материалов для них почти всегда был связан с риском для жизни. Солдаты знали и выделяли подпись Гитовича в газете, уважали его за то, что он всегда был готов делить с ними и табак и опасность. Начальство же не очень жаловало его: уж очень много хлопот доставляли ему походы поэта на передовую. Удержать его на командном пункте полка или батальона было занятием безнадежным. При всем этом поэт не кичился своим бесстрашием: «…и то, что друзья мои были героями — вот это никак не отнять у меня».
Война была великой школой для всех ее участников, в том числе и для литераторов. В этой школе обучались не только военному делу.
В блокадном дневнике Вс. Вишневский оставил любопытную запись:
«И город и мы, ленинградцы, непрерывно эволюционируем, — ибо эволюционирует война, и это непрерывное ощущение движения неизмеримо острее, чем до войны. Меняются люди, облик города, субъективное отношение к пейзажу. Обостренность чувств уступает место ощущениям более прочным, более тяжеловесным, что ли. Первые романтические взлеты 1941–1942 годов заменяются тяжелой уверенной поступью».
Это замечание в полной мере может быть применено к Гитовичу.
Ленинградских литераторов не следует, пожалуй, разделять на фронтовиков, то есть тех. кто ушел в армию и на флот, и «тыловиков» — тех, кто оставался в осажденном городе. Разницы между обеими группами в смысле опасности и образа жизни почти не было: в городе от голода, бомбежки и обстрелов погибло не меньше членов союза, чем непосредственно на переднем крае.
Как это ни странно, но война, нарушившая привычные условия писательской работы, принесшая с собой, кроме постоянной опасности, голод и холод, не лишила литераторов вдохновения. Больше того, многие из ленинградских писателей именно в годы блокады сумели создать свои лучшие произведения.
