Читать ««Выставка роз»» онлайн - страница 36
Иштван Эркень
— А почему эта мысль так угнетает вас?
— Не могу я одна! Я всю жизнь прожила на людях. Днем на работе суетишься, и вокруг все знакомые, все тебя знают; по вечерам — мать рядом, а то и соседи. Должно быть, всякому приятно, когда живая душа рядом. А как гроб заколотят, тут уж всему конец.
— Выходит, самая большая для вас утрата в жизни, что рядом никого не будет?
— Это самое я и хотела сказать.
— Значит, без людей вам вообще не хотелось бы жить на свете?
— Верно. Хотя не скажу, чтобы я от людей много радости видела. Шесть лет прожила с мужем, плохо ли, хорошо ли, а все не одна была. В пятьдесят шестом он в уличные перестрелки ввязался, домой приходил с автоматом, а после сбежал за границу. Через «Свободную Европу» передал, что перебрался, мол, в Америку, и больше о нем ни слуху ни духу. Потом свалилась на нас эта беда с маминой слепотой; хочешь не хочешь, пришлось смириться, так же как смирилась я и с тем, что Нуоферы у нас поселились. Как-то изменить свою жизнь, повлиять на нее я никогда не умела, знай себе мирилась со всем. Так и сейчас: от конца своего никуда не денешься, стало быть, надобно принять его. Вот весь ответ на ваш вопрос.
— Какой вопрос?
— Вы же спрашивали, страшно ли умирать. Нет, не страшно. Как подумаешь, какая я теперь стала хворая, уж не видишь особой разницы…
— Но все же было, наверное, и в вашей жизни что-то светлое, о чем приятно вспомнить.
— Что-то не припомню такого.
— Ну, к примеру, даже по тому, как относится к вам старый Франё, видно, что на работе вас ценят.
— Конечно, ценят, как не ценить! Где им вторую такую дуру сыскать? Скажут: надо сделать — и знают наперед, что все будет сделано в наилучшем виде.
— Что же, и розы вы не любили?
— Вот спасибо, что напомнили! Нет, розы я всю свою жизнь любила.
— Расскажите нам что-нибудь о розах.
— О розах? Да что о них рассказывать-то?
— Простите великодушно. Я глупость сморозил.
— Да нет, не глупость, это я такая бестолковая. Сколько себя помню, ничего другого и не делала, кроме как розы обихаживала, а всего-то и знаю о них, что краше розы нет цветка на свете.
— Спасибо, этого вполне достаточно. Может, отдохнете немного?
— Ваша правда, устала я что-то. Но если для вашего фильма еще чего нужно, то вы спрашивайте, не стесняйтесь.
— Поспите. Вам не помешает, если мы тут побудем?
— Мне теперь никто не помешает.
— Ну вот и поспите, а мы посидим тихо.
Мико спала. Режиссер и оператор забились в угол, сидели, ждали. Время тянулось медленно. Телевизионщики не решались ни разговаривать, ни курить. Изредка заходила Мама, низко наклонялась над дочерью, чтобы разглядеть ее лицо, и опять уходила. Совсем стемнело, когда вернулись с работы Нуоферы. Стараясь не шуметь, они проскользнули на кухню и зажгли там свет. Тишина стояла глубокая. Даже автобусы как будто проносились бесшумнее, чтобы не потревожить спящую.
У входной двери раздался звонок. Маришка проснулась. Оператор пошел открывать дверь: прибыл доктор Тисаи — в белом халате, прямо из больницы. На несколько минут, пока шел осмотр больной, он услал всех в переднюю.
