Читать «Еврейский бог в Париже» онлайн - страница 30
Михаил Захарович Левитин
Рачковский. Хорошо. Докладывайте.
Азеф. Это вам подчиненные пусть докладывают, а я, когда увижу, что вы держите слово, сообщу ход дела по прежним адресам. А сейчас попрошу вас распорядиться, чтобы меня вывели на улицу и устроили побег.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Бурцев (
Бурцев. Все.
Бурцев. Я сказал все.
Человек в кресле. Ну?
Бурцев. Что?
Человек в кресле. Вы удовлетворены? Вам удалось произвести впечатление?
Бурцев. Я просто рассказал, что знал.
Человек в кресле. Нет, вы не рассказали, вы нас вываляли в грязи своими измышлениями. Что нам со всем этим прикажете делать?
Старуха. Это гадко, гадко!
Бурцев. Я предполагал — вызвать Азефа и спросить.
Человек в кресле. То есть допросить? Кого?
Бурцев. Азефа.
Человек в кресле. Вы говорите об Азефе?
Бурцев. Ну, да, да, о ком же еще?
Человек с бородкой. Для камердинера не существует героя.
Человек в кресле. Об Азефе, которому это место доверил покойный Гершуни? Тот самый Гершуни, который не доверял никому, тот самый великий Гершуни, поцеловавший кандалы после того, как их на него надели, вы в это время только сказками о революции питались, Бурцев. Так вот Гершуни передал свое место в боевой организации именно Азефу — только ему, никому больше, слышите, никому из нас. И Азеф не подвел Гершуни.
Савинков. Я убью его! (
Бурцев. Ага, промазал, промазал!
Человек в кресле. Савинков, прекратите самодеятельность!
Человек с бородкой. И что за страсть у нас, русских, изобличать друг друга?
Савинков. Слушайте, Бурцев, Азеф стоял рядом с нами, когда мы строили бомбы. Он учил нас их строить, он учил нас терпеть и ждать, ждать той минуты, когда начинает сосать под ложечкой, нервы не выдерживают, и ты уже ничего не видишь, кроме ужаса предстоящего, когда ты из человека станешь убийцей, вот ты сейчас бросишь бомбу в такого же, как ты, смертного, не в сановника, которому вынесла приговор партия, а в человека, которого разорвет на куски, и если тебе не повезет умереть вместе с ним, то ты останешься стоять как вкопанный над клочьями окровавленного человеческого тела, но тут всегда появлялся Азеф и своим спокойствием возвращал смысл всему предприятию, ты вспоминал — кто ты и зачем, и бросал бомбу, и окровавленные тела больше не внушали тебе ужас, потому что это были не просто человеческие тела, а результат твоей работы, жалость исчезала, сострадание, ты мог гордиться собой. Все это я пережил лично и могу свидетельствовать, что малодушие и героизм идут рука об руку в таких делах, и если бы не Азеф… Эх, про что с вами говорить! Поверьте, я научился убивать, Бурцев, и, если вы не извинитесь перед Азефом, я убью вас.
Девушка. Бурцев, вы нарываетесь!
Бурцев. Я нарываюсь? Я, который в течение пяти лет молчал, анализировал, проверял, сопоставлял, наконец, догадался, я, который вышел на след предателя, нарываюсь и должен извиниться перед ним? Конечно, к такому злодейству надо привыкнуть, его невозможно постичь. Я буду продолжать расследование самостоятельно, вопреки воле комитета, я доведу его до конца и выступлю неопровержимо.