Читать «Прекрасные деньки» онлайн - страница 55

Мориц, как прислоненный к стене труп, в стороне от все и вся, приклеился со своим алюминиевым бидоном к сараю. Он сунул трубку в правый карман штанов и, опираясь на крюк, кое-как выпрямился. Хозяин уже отвязал кобылу и, глянув на Морица, гаркнул:

— Давай, давай, не стой на месте!

Лотта, своим прозвищем Лоттка-молодка обязанная хозяйскому пристрастию к рифмованным прибауткам, хихикая, направилась с Марией и Розой сгребать сено. А хозяйка, глядя ей вслед, когда Конрад полез на верх сарая, заметила хозяину:

— Вот бы всякому такой веселый нрав, как у этой Лотты. — И принялась укладывать в короб чашки, ножи, хлеб и масло. Поймав взглядом Холля, крикнула: — Чего надулся!

А он ничего не мог сказать в ответ, так как хозяин стоял совсем рядом, проклинать оставалось только Господа Бога. После всего, что услышал он о деяниях Христа от господина Бруннера, Спаситель представлялся ему кем-то вроде тех дачников, что расхаживали вниз и вверх по улице, иногда с любопытством останавливаясь у забора.

С каждым возом, отправляемым к сараю, Мориц становился все согбеннее, коленями и корпусом все более клонясь вперед. С непонимающим, как у глухого, взглядом застывал он на месте, когда стерегущий каждую соломинку хозяин орал вдруг откуда ни возьмись во всю глотку, если Мориц переезжал телегой рядок свежескошенного сена. Каждый раз Холль при этих криках вздрагивал, и на мгновение чудилось, что ему все те же шесть или семь лет, когда что ни день — раздавались раскаты такого вот крика, переходившего в рукоприкладство. Страшные воспоминания пронзали мозг, и перед глазами вставала вся его горемычная жизнь. Один такой вопль хозяина — и Холль, как и прежде, чувствовал себя поддетым на вилы. И не прошло еще это чувство, как в голове застучала мысль об убийстве, снова и снова: "Я убью тебя, когда-нибудь убью…"

Странности супружеских отношений Лехнеров уже давно, собственно, сколько помнил себя Холль, были предметом кухонных пересудов. Однако сейчас, ввиду предстоящего шествия в Хаудорф и закоренелой безбожности Лехнера, с одной стороны, и в связи с заменой кухарки в доме священника, с другой, брак Лехнера вновь дал пищу для разговора. Тем более что в тот же день, когда господин Бруннер вдруг взял в дом новую кухарку с пожитками и ребенком, выперев, естественно, прежнюю, Лехнер поймал на крючок эту бесприютную женщину и пристроил ее в козий хлев отставного учителя. Детей Лехнера расставляли по ранжиру, тут же определяли их матерей и делились наблюдениями: которое из чад — вылитый отец, а кого из детишек приписали его чести, чтобы сбыть с рук. Хозяйка рассказывала, будто каждого ребенка Лехкер тут же признавал своим в присутствии чиновницы соцопеки, хотя в отношении того-то и того-то дело, как пить дать, шло об усыновлении. А в следующей фразе: "Дети есть дети, уж крестьянин-то знает, как с ними поступить" — скрывался намек на часто поминаемых хозяином малолетних балбесов, то бишь деревенских детей. Она не говорила, что Лехнер спешил усыновить каждого. Зато перечисляла места любви: хлев, сеновал, стог сена и — с особым удовольствием — тележный сарай. Больше всего злило Холля упоминание сеновала, потому что Лоферер как-то сказал, что хозяин заделал Холля на сеновале.