Читать «НЕПУГАНОЕ ПОКОЛЕНИЕ» онлайн - страница 8

Но видимо, тот, кто вел его по этой жизни, придумал для него другой выход. Через несколько дней начальство перед строем объявило, что начинается набор в сержантскую школу в подмосковный город Дубну.

«Пойду туда! – решил Дубравин. – Полгода проучусь. А там стану сержантом, и никто не посмеет назвать меня салагой или черпаком. Да и, может, сюда не надо будет возвращаться».

Так он оказался на пути военной карьеры здесь, в городе, вернее, за городом ядерщиков и физиков.

II

Вариться в коллективном котле – дело сложное. А уж тем более архитрудно управлять процессом этой варки человеческого материала.

Здесь, в сержантской школе на окраине наукограда, осваивал ефрейтор Дубравин первые навыки управления людьми. Тем более что в армии все без церемоний. Посмотрели отцы-командиры на вновь прибывшее пополнение. Проверили по описи, есть ли у будущих сержантов положенное количество портянок, подворотничков, у всех ли новые сапоги (деды и дембеля могли отнять и заменить на дырявые, изношенные). Все или почти все оказалось на месте.

Построили новый набор. Капитан Калмыков, командир учебной роты, широкий, как шкаф, рябой, молодцеватый, прошелся пару раз вдоль строя. И ткнул пальцем в каждого десятого. То есть назначил их командирами отделений. В числе «счастливчиков» оказался и Дубравин. Тут же, не отходя от кассы, им всем присвоили звание ефрейтора, что значит «отличный солдат». И нашили лычки, или – по-другому – «сопли», на погоны, чтобы они хоть чем-то отличались от других курсантов. И вот хочешь не хочешь, а уже отвечай, командир, за своих разгильдяев. А тут не до шуток.

В шесть – подъем. Подъем, как и отбой, дело тонкое. Начинается с того, что приходит в роту офицер. Дежурный ему докладывает, что да как: «Товарищ лейтенант, за время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по роте курсант Петров!». Если время подошло, то дневальный орет: «Рота, подъем! Форма одежды номер один!».

И народ, словно горох из мешка, сыпется с кроватей вниз в проходы. Стук, треск. За сорок пять секунд надо успеть намотать портянки (тоже наука), надеть штаны, куртку, сапоги, застегнуться и выскочить на улицу. Поначалу уложиться не удавалось никому. А это значит, будут тренировать. То есть всем придется снова раздеться. Сложить на табуретке свое армейское барахлишко. Все расставить. И обратно в койку. Залез, накрылся одеялом. Ждешь. Дневальный опять орет:

– Рота, подъем!

И опять горох посыпался. Кто-то кому-то свалился на спину. Кто-то перепутал сапоги. Не уложились. Снова тренироваться. И так раз пять за утро. Под конец тренировки самые хитрые лезут в кровать одетыми. А сержант опыт ставит. Спичку зажжет и говорит:

– Она горит сорок пять секунд. Успеете – свобода. А нет – у меня целый коробок.

Но обычно к седьмому разу все успевают. В конце концов и этому научишься.

Но настоящие командирские учения у Дубравина начинаются после этого. Потому что ему надо каждое утро со своим отделением убирать плац. А территория поделена так, что его отделению достался самый гнусный кусок. Там, где растут деревья. А соответственно, там, где растут деревья, падают и листья. И стоит только убрать их, как начинают падать новые. Тут-то и выяснилось, что он, ефрейтор Александр Дубравин, никакой не командир. Не умеет он командовать людьми. Он неформальный лидер. То есть он, когда жил в своем Жемчужном, мог собрать ребят, повести их в поход, вдохновить какой-то идеей. В армии нужно другое. И популярно объяснил ему это Кабан. Он тоже не захотел ишачить на дядю и подался сюда учиться «на начальника». Но командиром его не назначили. И он принялся отлынивать от работы. Дубравин выводит всех на уборку территории. Сам впереди «на лихом коне» с метлой в руках бьется с опавшей листвой, а Кабан куда-то линяет, досрочно. В другой раз Кабан просто не вышел на работы. Дубравин кинулся его искать и нашел в умывальнике, где Кабан уже моется и чистится. Происходит неприятный разговор. Дубравин спрашивает его, почему он не вышел, а Кабан что-то мычит в ответ невразумительное о том, что болен: горло, мол, болит. В такой-то ситуации его надо было прижать, да попрочнее, а может, и в морду дать. А Дубравин, движимый чувством гуманизма и сочувствия, не делает этого. Чем допускает большую ошибку. Ибо скотов и учить надо по-скотски.