Читать «Битва за Берлин последнего штрафного батальона» онлайн - страница 34

– Уже уходите? – изумился немец. – Вы меня не расстреляете?

– А вы настаиваете? – Максим сухо улыбнулся и покинул кабинет Финклера.

В госпитале царил бедлам. Солдаты третьей роты прочесывали помещения, в которых ничто не мешало спрятаться живым и здоровым солдатам противника. Не весь персонал заведения покинул свои места в страхе перед русскими. В длинном помещении, где непосредственно располагался госпиталь, удушливо пахло медикаментами, гниющей человеческой плотью. Раненые лежали тесно – замотанные окровавленными бинтами (видно, кончился перевязочный материал), обреченные, равнодушные, восковолицые. Кто-то постанывал от боли, кто-то смотрел на топающих по проходу русских с деланым спокойствием.

Внезапно солдатам преградила путь медсестра, прямая как палка. Бугаенко отодвинул ее, приложив палец к губам – мол, не надо лишних слов, фрау, шли бы вы к дьяволу.

Тряслись от страха немки в форме медсестер, молодые, почти девчонки. Им задорно подмигивали Хорьков с Кибальчиком, но от этих знаков внимания девочек трясло еще сильнее. Среди раненых не было людей с оружием.

Снова коридор, вскрик за дверью, Максим ворвался, отбросив дверь ударом ноги… и замешкался, оторопев, за что потом долго винил себя. Распахнутые шкафы – когда-то в них лежали медикаменты, драная кушетка, стол и табурет, на который залезала фигуристая медсестра – приятные формы не скрывала даже мешковатая одежда. С трубы, протянутой под потолком, свисала веревка. Женщина, рыдая, просовывала голову в наспех повязанную петлю. Мешала косынка, путались золотистые густые волосы. Она судорожно воевала с веревкой, переминалась с ноги на ногу; табуретка угрожающе покачивалась.

– Эй, фрау, чего это вы тут надумали? – ахнул Максим, бросаясь спасать висельницу.

Он споткнулся о какую-то коробку, потерял еще время – женщина взвыла, тоскливо, душераздирающе, выбила из-под себя шаткую опору…

Она тряслась, болтая конечностями, глаза вываливались, пена текла по подбородку. Максим схватил ее за ноги, попытался поднять, чтобы женщина не задохнулась – но получил локтем по скуле, отпрянул, впечатленный болью, потом догадался, выхватил остро отточенную саперную лопатку, перерубил веревку…

Медсестра успела умереть – привлекательное личико сковала судорога. Максим положил ее на пол, не в силах оторвать взгляда от новоявленной покойницы. В комнату ворвался Борька Соломатин, быстро понял, что случилось, присвистнул.

– Ну, ни хрена себе, вот же задурили пропагандой – словно тут Аттила какой-то с востока идет… Ладно, пошли, – потянул он сослуживца за рукав. – В госпитале чисто, пусть лечатся, если смогут, не расстреливать же их тут всех. Пошли, говорю, мыслитель окаменевший…

Пропаганда Геббельса о зверствах русских на захваченных Красной армией территориях зачастую была правдивой. Максим сам видел это. В Померании, где полегло множество людей (бойцы так и шутили: помираем мы тут, в Померании), солдаты не были ни деликатны, ни миролюбивы с местными. Их можно было понять – потери были чудовищные, и население помогало гитлеровцам. В одном из городков, отбитом ценой колоссальных жертв, озверевшая солдатня ворвалась на узел связи, где работали несколько десятков молодых девушек. Радисток насиловали всем батальоном – грубо, жестоко, извращенно, в течение всего дня, и офицеры тоже присоединились. Девушек не выпускали, заперли в подвале. Если радистки молили о пощаде или пытались сбежать, их жестоко избивали, пытали… Советские солдаты вели себя хуже гестаповцев. Прекратилась эта вакханалия только после того, как батальон получил приказ немедленно выступать. Максим впоследствии видел этих парней – ошарашенных, пристыженных, не верящих в то, что натворили, не способных понять, что за демон в них вселился…