Читать «Штрафбат. Приказано уничтожить» онлайн - страница 137

На призывный стук отворилось жестяное оконце, образовалась вопрошающая мина.

– Чего еще?

– Доктору Шпигелю требуется свежий материал, – повернувшись вполоборота, чтобы стражник не видел лица, бросил Зорин.

– Опять? – удивился страж. – Вроде забрал одного сегодня.

– Требует еще. Качество первого категорически не устраивает.

– Заявку подписал?

– Да здесь, у меня…

Лязгнул засов, дверь поползла. Сил терпеть уже не было – Алексей поднажал плечом, шагнул – и проникающий под дых удар обеспечил немцу как минимум долгое несварение. Оставив товарищей разбираться, двинулся дальше. Встающий из-за стола обершутце плюхнулся обратно, оторопело посмотрел на вошедших – и тут же рухнул разбитой мордой в стол. В качестве «работы» Вершинина можно было не сомневаться. Зорин запер дверь на засов и закрыл оконце. Ключ от «темницы» висел на гвозде, рядом находился рубильник, которым Зорин не преминул воспользоваться. За решетчатой дверью вспыхнула тусклая лампочка, осветив уходящее вглубь пространство с сырыми бетонными стенами, одноярусные ряды железных кроватей, шевелящиеся тела под тонкими армейскими одеялами… Он испытывал страшную робость и неловкость, ковыряясь в замке. Едва ли эти люди сохранили человеческий облик… чем он может им помочь?

– Леха, ты уверен, что это правильное решение? – повторял за его собственным внутренним голосом Вершинин. – Несподручно как-то, там же растения, как мы нянькаться с ними будем?

Он медленно шел вдоль рядов кроватей. Кто-то спал, кто-то притворялся. На Зорина взирали равнодушные бесцветные глаза живых мертвецов, поблескивали голые черепа, обтянутые синей кожей, торчали заскорузлые костлявые конечности. Эти люди носили лагерную одежду – полосатые робы с нашивкой на левой стороне груди, обозначающей номер отряда и идентификационный номер заключенного. Запашок тут стоял… Горло перехватило мокрым узлом, он долго кашлял.

– Внимание, – хрипло бросил он по-русски, справившись с приступом, – есть тут знающие русский язык?

Застонал какой-то страдалец. Вдруг резко оборвался стон, воцарилась тишина. Даже кровати перестали скрипеть.

– Повторяю, товарищи, – повысил голос Зорин, – есть в этом помещении люди, говорящие по-русски? Если нет, не беда, я понимаю по-немецки. К вам обращается советский солдат Алексей Зорин. Мы с группой товарищей прорвались на этот объект, и, если есть желающие рискнуть жизнью, мы можем попытаться вывести вас отсюда! Вчера советские войска отбили у фашистов концлагерь Грабовиц, и в данный момент успешно теснят противника в горы! Про объект, на котором мы находимся, советское командование не знает, и в этом вся проблема! Нас мало, но мы неплохо вооружены. До выхода дотянут не все – должен сразу предупредить. Если кто-то хочет остаться умирать в нечеловеческих условиях, эту возможность мы ему любезно предоставляем…

Что тут началось! Люди дружно закричали, стали подниматься со своих коек. Зорин напрягся – атака живых мертвецов! К нему тянулись руки, слезящиеся, запавшие в черепа глаза. Подкосились ноги, он невольно отступил, растерялся. За ногу обнял какой-то крошечный карлик, прижался щекой, зарыдал горючими слезами. Подошла худая, как щепка, женщина со свисающими безжизненными прядями, обняла его за плечи. Он отстранил ее от себя, всмотрелся… и не почувствовал отвращения. На него смотрели огромные, вполнеба красивые глаза. В мирной жизни женщина была очень привлекательной, следы этой привлекательности сохранились до сих пор. Запавшие щеки, шейка худая, как у лебедя, чудовищные мешки под глазами, взяться не за что – сплошные кости…

– Ты кто, родная? – прохрипел он.

– Катя Максимовская… – слабым голосом ответила женщина, – из Пушкина под Ленинградом… Нашу семью увезли в Германию еще в октябре сорок первого. Все давно умерли – мама, сестры… Я работала на танковом заводе под Бреслау, потом, как участницу бунта против администрации, перевели в концлагерь. Остальных расстреляли, а меня почему-то нет, не знаю, почему, мне за это было очень стыдно… Господи, родной ты мой, я не верю, это сон… – Она прижалась к нему, задрожала, и Алексей почувствовал, как отнимаются ноги. Он еще раз отстранил ее от себя, внимательно всмотрелся в заплаканные глаза…

– Не смотри, – улыбнулась она сквозь слезы, – мне всего лишь двадцать три, а выгляжу дряхлой старухой… Ну, ничего, Алеша, ты меня отмой, накорми…

– Я Петр Суханов, – шамкало беззубое существо со скрюченными ногами и искривленной грудной клеткой, – боевой летчик. Мой «Лавочкин» был сбит в сорок третьем, когда мы бомбили узловую станцию под Белгородом.

– Сергей Фомин, – бормотал узник с покрытой струпьями головой, – красноармеец… Увлеклись атакой, когда выбивали фрицев из Харькова, нас отрезали, граната рядом взорвалась, очнулся, контуженный, уже в плену.

– Я бывший бургомистр города Шлаков на востоке Польше… – хрипел на ломаном русском другой страдалец, – арестовали, когда пытался вывезти из города группу евреев…

– Я сапожник Бруно Канторович из Минска, – всхлипывал карлик. – Меня не отправили в газовую камеру только за то, что я маленький и идеально подхожу для анатомических исследований…

– Я Герхард Шлессер, антифашист, родом из Потсдама – пригорода Берлина.

– I am pilot Sam Noolie… Please, sir, take us out of here…

Голова шла кругом. Зорин разрывался, он чувствовал, что нельзя здесь долго находиться, ноги надо делать, пока обстановка к тому располагает, но не мог сосредоточиться, его буквально разрывало. Да еще эти глаза Кати Максимовской, проникающие в самую душу, – хотелось в них смотреть и смотреть… И остальные растерялись, как-то сникли, помрачнели.

– Господи, да что тут с вами делали, люди? – вырвалось у Зорина.

Они заговорили все разом. Волосы дыбом! Полное название этого жутковатого подземного городища «Зауцвер номер девять». На данный момент в казарме находилось чуть менее сорока человек, девятерых из них доставили вчера, в том числе Катю, и они еще не познали, что такое лечь на операционный стол во имя великой германской науки. Остальных успели помучить. Еще живые, но уже практически трупы. После «работы» их доставляют в это «общежитие», здесь все свои, можно поговорить, пожаловаться, вспомнить прошлое. Менее счастливые доживают свои дни уровнем выше, в специальных боксах, разделанные на части, подключенные к приборам, напичканные препаратами, облученные лучами. С них снимают показания, за ними следят, кропотливая научная работа протекает круглосуточно. Люди мрут в этих стенах, как мухи, специальные команды только успевают доставлять трупы в местный крематорий, где они и «вылетают в трубу».

Лаборатория оказалась большой, здесь трудились специалисты из разных областей. Одно из направлений многогранной деятельности изучало пределы выносливости организма в определенных условиях. Помещали человека в лютый холод и наблюдали, как долго он протянет. Или, наоборот, запихивали в тропический зной и постоянно повышали температуру в барокамере. Затем проделывали то же самое – но после курса инъекций, обработки рентгеновскими или лазерными лучами. Фиксировали агонию на кинопленку, обмораживали конечности и ждали, пока разовьется гангрена. Морили голодом – и следили, насколько хватит сил у несчастного; запирали в «стоячие» камеры размером девяносто на девяносто – и изучали, сколько дней человек может не свалиться.

А еще существуют специальные герметичные камеры, куда перекрыт доступ кислорода, и человек в них буквально лезет на стенку… Здешние хирурги вскрывают живых людей под наркозом или под местной анестезией и постепенно извлекают из тела жизненно важные органы, заканчивая головным мозгом. Еще живые части организма отправляют для дальнейшего изучения в «параллельные» подразделения. Тренируются в проведении хирургических операций на здоровых людях. В химических отделах изучают действия различных веществ на организм, испытывают новые препараты. Намеренно заражают заключенных малярией, гепатитом, тифом, а потом «лечат». Кастрируют мужчин, стерилизуют женщин рентгеновскими лучами, изымают яичники…

– Хватит! – завопил Алексей, затыкая уши. – Пора на выход!

– Сообразил, умник ты наш, – проворчал Гоберник. – Давно пора, между прочим. У нас тут что, вечер откровений?

– Гоберник, прикрываешь сзади, – распорядился Алексей. – Мишка, мы с тобой прорываемся. Кто-нибудь способен держать оружие?

– Да, да! Я, я! – завопили со всех сторон.

– Отлично. Добудем – вооружайтесь на здоровье. Никому не отставать, но и вперед не вырываться. Сильные помогают слабым. Бегите за нами, и никому не ныть!

Он задержался взглядом на девушке Кате. Она смотрела на него распахнутыми глазами, дышала тяжело и как-то… неспокойно. «Не время, – одернул себя Алексей. – Забудь о ней, ты в бою, это всего лишь какая-то доходяга…»

И, уже вырываясь в коридор, молил про себя: «Боже, сделай так, чтобы она выжила…»