Читать «Моя летопись» онлайн - страница 204

— А этот что? должно быть, тоже гениальный?

— Нет, он полугений.

— Это что же значит?

— Один умный человек сказал, что гений — это талант плюс напряженная работа. Так вот, половина гения в нем есть. Есть напряженная работа.

Кузмин был признан, и не только признан — он был любим. У него не было литературных врагов.

— Теперь в моде слово «очаровательный», — говорил Федор Сологуб. — Вот про Кузмина все говорят «очаровательный».

Федор Сологуб, как ни странно, подпал под некоторое влияние Кузмина. Он неожиданно стал тоже сочинять бержеретки. Помню его песенку о пастушке, которая купалась, стала тонуть и звать на помощь. Спасать прибежал пастушок.

Младой младу влечет на мель.

Бержеретке придан русский стиль, которого у Кузмина не было.

Страх гонит стыд, стыд гонит страх, Пастушка вопиет в слезах: «Забудь, что видел ты».

Такова была бержеретка Сологуба, навеянная песенками Кузмина. До этого Сологуб бержереток не писал.

Начал сочинять бержеретки и молодой поэт П. Потемкин.

У ручейка, где незабудочки, Амур, шалун, пять летних дней Учил меня играть на дудочке, И я нашла отраду в ней, В его прелестной будочке, В его чудесной дудочке, У ручейка, где незабудочки.

Настроение царило грациозное и шаловливое. Версаль.

Кузмин бывал у меня редко. Приходил не в приемный день, один или с нашим общим другом Д. Щ-вым. Подарил мне альбом «Версаль». Подарок этот очень меня удивил. Я тогда увлекалась черным Востоком — Ассирией, Халдеей, писала пьесу о царице Шамурамат, так небесно-чисто полюбившей труп царевича Арея из вражеского племени Урарту, что боги обратили ее в голубя, и, умирая, она улетела со стаей серебряных птиц. Ну при чем тут жеманный Версаль? Моих друзей тоже очень удивил такой подарок.

В дни революции я его не видала.

О его настроениях узнала уже в эмиграции, куда дошло его предсмертное стихотворение. Оно как-то попало к Зинаиде Гиппиус, она мне его и передала.

Преддверие смерти не было у Кузмина похожим на его версальские напевы.

Декабрь морозит в небе розовом, Нетопленый темнеет дом, И мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем. И ждем чего? Самим известно ли: Какой спасительной руки? Уж вспухнувшие пальцы треснули И развалились башмаки. Пошли нам крепкое терпение, И твердый дух, и легкий сон, И милых книг святое чтение, И неизменный небосклон. Но если в небе ангел склонится И скажет — это навсегда, Пускай померкнет беззаконница — Меня водившая звезда. Но только в ссылке, только в ссылке мы, О, бедная моя любовь. Струями нежными и пылкими Родная согревает кровь. Окрашивает щеки розово — Но холоден минутный дом. И мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем.