Читать «Тюрьма для свободы» онлайн - страница 33

Рубен Сержикович Ишханян

До того как попасть в тюрьму вел записи. Если собрать их вместе, получилось бы несколько томов. Эти заметки были похожи на книгу «Опыты» Мишеля Монтеня. Только с одной разницей. Монтень преследовал цель рассказать близким о себе. После своей смерти обвинить их в незрячести. Наглядно показать, кем он являлся, и кого они потеряли. Его намерения были помпезными. Сказанное может выглядеть как сплетня, но, похоже, Мишель был влюблен в себя. Ко всем относился со снисхождением. Смотрел на людей сверху вниз, считал их банальными. Этого нельзя сказать о Рэне. Будучи молодым, поймал себя на мысли, что о нем могут сказать «еще не было» или «уже нет». Промежуток между «еще» и «уже» называется жизнью. Человек никогда не узнает, что было до того, как он начал свое существование, и что будет после него. Да и в памяти окружающих людей он не может оставаться вечно. В один прекрасный момент забудут. Позабыв, никогда больше не вспомнят. Рэн завидовал тем, кто сумел прожить свою жизнь и умереть, оставив после себя след. Для него важно было, как о нем будут вспоминать.

Дневник он называл склерозником. Люди опустошают внутренний мир. Пишут, чтобы забыть. Извещают в письменной форме, чтобы прочитав снова вычеркнуть из сердца. Попав в тюрьму, перестал конспектировать мысли и пройденный день. Один или два раза в сутки встречался с невольниками из соседних камер. В остальное время был один. «Пришла пора бередить раны», — вздохнул как-то Рэн. В одиночестве стал собирать плоды незабудок. Решил жить смутными воспоминаниями. Все его записи остались дома. Иной раз мучился, что чего-то не помнит. Хотелось просмотреть, да не мог. Бранил себя за то, что все передал бумаге. Памятью владел не он, а брульон. Ненаписанное помнилось лучше. Потому самые яркие впечатления остались в детстве. Кажется, рано осознал свое существование. Помнил, как купали его во дворе в маленькой красной ванночке. Во время мытья смотрел на вечернюю зарю и луну карминной окраски, восходящую из-за виднеющейся горы. Затем мама оборачивала полотенцем, брала на руки. Добирались до спальни. Клала на кровать, обтирала. Повторяла одни и те же слова, целовала. Потом он ложился, и она убаюкивала его. Спать никогда не хотелось. Считал это наказанием. Сами взрослые спать не собирались, а его укладывали. Знал, маму еще ждут всякие домашние дела. Но сначала мама пойдет пить крепкий чай с остатками десерта. На грани между бодрствованием и сном он слышал звон чашек. Представлял, как она протягивает утомившиеся ноги и легко дышит. В этой полутьме засыпал и видел сны обо всем и ни о чем.

Отрывки воспоминаний были и об играх во дворе. Как покупали, а временами и воровали еду и питье. Шли в тихое местечко и садились на траву. Пили лимонад и делились своим опытом общения с девушками. Память Рэна была насыщена образами. Она у него была фотографической. Схватывал мгновение — и в памяти всплывали прожитые секунды. Для того чтобы люди начали действовать, он мысленно складывал необходимые ему фотографии по очереди. Со временем он развил в себе эйдетическую память. Воспроизводить все события по очереди для него не было сложно. Всегда рисовал их в своем воображении. Писал произнесенные ими фразы в уме. Теперь требовательно вспоминал текст, который мог быть услышан в те секунды. Слова обретали форму. Совсем незначительные буквы получали существенный объем. Становились одного размера с ним, потом увеличивались все больше. Превращались в нечто сверхогромное. Без труда проходил через них. Любовался разными шрифтами. Прогуливался в пространстве знаков. Мог без труда пройти от начала до конца. Вслед за тем вернуться назад. Начинал существовать в мире предложений, написанных им или от кого-то услышанных.