Читать «Океан. Выпуск десятый» онлайн - страница 166

Брандо повесил на транец — кормовую доску яхты — большой кусок картона с надписью на русском и английском языках: «Не уверен — не обгоняй!»

Кто знает, чем бы кончилось это болтание без хода, тем более в узкости, если бы не наш — российский — рудовоз «Дмитрии Пожарский», потянувший «Меркурий» на буксире из толчеи на просторы Северного моря.

У гром Вячека поразила прозрачность воды, сквозь толщу которой отчетливо просматривались сварные швы подводной части корпуса рудовоза, его вращающийся винт и чуть шевелящееся перо руля. В глубине колыхались огромные, не встречавшиеся ранее, сине-голубые, розово-красные и зелено-изумрудные медузы с полутораметровыми пучками топких щупалец.

Выйдя из пролива, «Дмитрий Пожарский» на меридиане норвежского города Кристиансанн попрощался с яхтсменами. Пожелав им успешного плавания, он выбрал буксирный трос, повернул влево и вскоре скрылся за размытой чертой, отделявшей море от неба.

Обвисшие паруса совершенно не тащили легкое суденышко вперед: оно прилипло к зеркалу воды, словно муха к клепкой бумаге. Огромные полотнища давали лишь тень для укрытия людей от нечувствительных, а потому весьма коварных, обжигающих исподволь солнечных лучей.

После прохладной Балтики с ее капризными ветрами и задиристыми волнами здесь, в Северном море, было тепло и спокойно, как в предбаннике. Яхта и в самом деле оказалась если не в преддверии мыльного отделения бани, то — уж это точно — на пороге Атлантического океана, свирепого и своенравного. На этот раз он, закутавшись плотной дымкой, как махровой простыней, был тих до невероятности. Но факт оставался фактом: океан отдыхал и даже, может быть, спал. Поэтому и его гостей — экипаж яхты — тоже охватила сонливость и лень. А здесь еще полное безветрие, нет ветра — нет работы с парусами, безделье у руля. Одним словом, у экипажа яхты возник непредвиденный мертвый сезон…

Обет молчания, нарушенный при прохождении проливов, снова наступил на яхте. Но теперь на другой основе: испарилось желание шевелить не только руками или ногами, но и языком.

Казалось, что при тихой погоде можно было бы ожидать всплеска бурной деятельности по приготовлению еды, мытью посуды, приборке кубрика и палубы и прочим «домашним хлопотам». Но этого не произошло: безделье, связанное с безветрием, а также влажной духотой, всех разморило и лишило какого-либо аппетита. Только Хоттабыч по утрам с удивительным упорством продолжал тщательно пережевывать свою овсяную кашу и смаковать чашечку черного кофе без сахара. Да еще Брандо по-прежнему съедал все, что попадало под руку, — кукурузные хлопья, ставриду в масле, мармелад, свиную тушенку, сгущенное молоко. Можно было лишь удивляться, сколько всякой всячины вмещалось в нем.

Сосняга, уверенный, что за часы, проведенные им в спячке, координаты яхты существенно не изменятся, «разглядывал веки с обратной стороны» при каждой представлявшейся тому возможности. Крабик между очередными киносъемками жанровых сценок поочередно сушил все имевшиеся на судне паруса. А Хоттабыч в тени большого грота — паруса площадью с малогабаритную квартиру — писал в толстой клеенчатой тетради свои воспоминания о службе на флоте и о войне, те самые мемуары, которые никак не удавались ему дома, в Ленинграде, хотя под боком там были и архивы, и музеи, и сослуживцы, и соратники.