Читать «Мбобо» онлайн - страница 73

Довез я тогда чужого гуся и чужое подсолнечное масло до Мрата, обрадовался Мрат неожиданному подарку и решил созвать пир. Сказал он мне тогда заговорщицки: «А почему бы нам не съесть гуся втроем? Позову-ка я свою ненаглядную, позову я свою малолетку!» Мне ли было теперь отказывать, я жил у него на птичьих правах, а потому промолчал я, ничего не сказал. И позвонил он малолетке, позвонил своей зазнобе, пригласил на пир званый. Так и сказывалась сказка про гуся запеченного, да и гостей созванных, но не так делалось дело.

Последняя горошина черного перца, а может быть, и того меньше, последний катышек анаши, что катается в моей пустой черепнице, никак не избудется, то обожжет горечью, то сведет с ума своим пьяным дымом. Весь следующий день ощипывая и опаляя гуся, набивая его яблоками, оставшимися от больничного пайка Ирины Родионовны, я готовился ко встрече со своей сверстницей — несовершеннолетней любовницей Мрата, и опять на душе у меня происходило то, что происходило со мной вчера на «Курской», не «deja vu», а, скорее, «encore verra» (не «уже видел», но «опять увижу»), мысль заталкивалась в мысль, как яблоки в нутро гуся, и я жарился в предположениях, как этот жирный гусь в духовке. Ведь это не Рождество, — думал я, и другая вспышка — а вдруг придет вчерашняя поблядушка? — перешибала ее, а с ней и белозубый черный спортсмен в футболке, на которой выведено зловещее «Mother-fucker», как поведет себя старый развратник Мрат, как должен вести себя я?

Целый день раздувало мои штаны, я то и дело бегал от духовки в ванную, чтобы остужать свою плоть холодной водой, но что-то ныло в моем сердце, и я не мог понять природы этого нытья.

В антракте между двумя актами сервировки праздничного — непонятно по какому поводу — стола Мрат искупался, потом стал причесывать горбачевскую редкую шевелюру, повязал толстым — «виндзорским», как он сказал, узлом свой старомодный галстук с бабочками и мушками и принялся время от времени выглядывать из окошка вниз во двор. Он волновался и даже заранее ревновал свою нимфетку к моему возрасту, к моему присутствию, к моему гусю. «Только не говори с ней про всякую рок-музыку!» — предупредил он меня, заметив, как я заведен. Я не мог ответить ему, голос так разбух во мне от молчания, что не помещался в горло, и я захлебнулся им, лишь мотнув головой.

В шесть гусь был уже готов, я проткнул его в последний раз вилкой и выключил газ. Духовка недовольно зашуршала, засверещала, зачирикала. Или то душа гуся пришла в последний раз попрощаться со своим бывшим телом. А может, то был уже звонок в дверь? Мрат мчался к глазку. Он распахнул дверь, в прихожую юркнула тень с пустыми руками, и я, склоненный с огромным столовым ножом в руке, не разгибаясь, понял: это была она.

Это была она — моя девочка Олеся. Как обрадовался я в то мгновение, как вскрикнул голосом, не вмещающимся и продирающим горло, как я, наверное, подпрыгнул до потолка, проткнув его в небо ножом. И вдруг Мрат, этот старый и похотливый Мрат, воскликнул: «Москва! Вся моя Москва ко мне в гости!» и потянулся к ней, как паук, и она бросилась к нему на шею, как бабочка, как мураш, как мушка, и они закружились под лампой, и только ее голенькие, согнутые коленки, торчащие из-под колокола короткой юбчонки, как язычок, как пестик, заколотили, заколотили без разбору в мою голову, в мое сердце, опутанные сетью.