Читать «Прокурор Фукье-Тенвиль» онлайн - страница 11
Марк Александрович Алданов
Что до «признаний», то власти их в ту пору, по общему правилу, не добивались или добивались не очень усердно. Это в особенности относится к Фукье-Тенвилю. Свою роль он понимал совершенно правильно: его обязанность заключалась в том, чтобы истреблять людей, неугодных лицам, которым принадлежала власть. Он работал день и ночь (спал 3—4 часа в сутки), но преимущественно потому, что подсудимых у него бывало всегда очень много. Над каждым же из них в отдельности, за редкими исключениями, он головы себе не ломал: не все ли равно, в чем обвинить Робеспьерова врага? Обвинительные акты Фукье-Тенвиля в большинстве очень кратки и составлены совершенно небрежно. Говорил он тоже чаще всего недолго: иногда не более пяти минут.
Говорил обычно резко и грубо. В этом отношении Вышинский весьма его напоминает. Едва ли московский прокурор читал речи своего французского предшественника: их в отдельном издании нет, и разыскивать их приходится в весьма редких изданиях, которых в России, пожалуй, и не достанешь. Тем не менее сходство очень велико — жаль, что недостаток места лишает меня возможности привести параллельные цитаты. Некоторые подробности последнего московского процесса в этом отношении прямо поразительны. Напомню только один инцидент, случившийся на утреннем заседании 9 марта. Вышинский неожиданно (без всякого отношения к делу: допрашивался эксперт проф. Бурмин) обращает внимание суда на то, что «при аресте Розенгольца у него был обнаружен в заднем кармане брюк зашитый в материю маленький кусочек сухого хлеба, завернутый в обрывок газеты, и в этом кусочке хлеба — листок с рукописной записью, который оказался при осмотре записью молитвы». Розенгольц поясняет, что этот листок положила ему в карман жена, «на счастье». Следуют гневно-иронические вопросы Вышинского: «И вы несколько месяцев носили это «счастье» в заднем кармане?» — «Вам было сказано, что это семейный талисман, на счастье...» — «И вы согласились стать хранителем талисмана?» Отсылаю читателей к старым книгам Дезессара (т. V, стр. 148 и 160), Валлона (т. 1, стр. 336): они там найдут совершенно такую же сцену. У подсудимой обнаружена «эмблема» — сердце, пронзенное стрелой, с надписью: «Иисус, сжалься над нами».
Фукье-Тенвиль разражается гневно-иронической тирадой; говорит, что у многих контрреволюционеров находят такого же рода эмблемы.
Признаний он не требовал, к физическим пыткам никогда не прибегал, моральными пытками, угрозой родным допрашиваемого пользовался редко (об этом дальше). Зато к подсудимым по особо важным делам иногда подбрасывал «барашка» — так назывался тогда человек, сажавшийся на скамью подсудимых по соглашению: его обязанность заключалась в том, чтобы возводить на своих товарищей по процессу разные нелепые обвинения. В деле Эбера, например, «барашком» был некий врач Лабуро. После падения Робеспьера в бумагах диктатора оказались доклады, которые посылал ему этот человек. На последнем московском процессе «барашком», по-видимому, был подсудимый Бессонов, приговоренный к 15 годам тюрьмы. Есть основания думать, что он так долго в тюрьме сидеть не будет.