Читать «Бросая вызов» онлайн - страница 30

Ну и так далее… до следующего, «еще более окончательного» объяснения.

Круги великой активности

Адаптивный тип подводит нас отчасти к понятию этнос в трактовке Льва Николаевича Гумилева, историка и географа, вернее, историко-географа. Есть такая «специализация». Пусть после этого говорят, что нельзя объять необъятного. Ученый объемлет историю природы и историю людей, чтоб заняться третьим — историей их отношений.

Слушал однажды его в Географическом обществе. Замкнут, сух, на вопросы еле отвечает, в речи натянутость, опасение сказать что-нибудь сверх необходимого, говорит негромко, заставляя аудиторию напряженно вслушиваться, но вдруг прорвутся каскады зарисовок, намеков, вольнодумств. «Зальдивший жар страстей», он интригующ и далек.

Книги Гумилева неслышно подводят нас к рабочему столу щепетильного своего автора, и, оставаясь невидимыми, мы можем словно бы читать через его плечо и следить за непроизвольными движениями его лица. Здесь, наедине с историей, он иной, чем на людях, — чуток, терпим и даже, сколько это для него допустимо, лиричен. Склонность ко всему древнему составляет тайну изысканного топа лучших его работ, таких, на мой взгляд, как «Поиски вымышленного царства», «Хунну», «Открытие Хазарии», многие страницы которых пропитаны благоуханием дорогой его сердцу древней Азии и ее этносов, книг, мне думается, жемчужных в исторической литературе (издай их сегодня — будут нарасхват), увы, неведомых не только широкой читающей публике, но и своему читателю из-за слишком малого числа выпущенных (в шестидесятые годы в «Науке») экземпляров — что-то около семи тысяч каждая.

Патриотизм русских поэтов, музыкантов, историков, путешественников всегда был прекрасно совместим с дружественным интересом к сопредельному «киргиз-кайсацкому» юго-востоку, чинившему Руси в историческом прошлом много напастей. Гумилев, отпрыск потомственных петербуржцев, плоть от плоти столичной интеллектуальной элиты, воспринял этот интерес вполне.

Глухим намеком на особое касательство автора к избранной теме служит оброненная в «Открытии Хазарин» справка. Оказался он некогда в Таджикистане, посредине Средней Азии, средь азиатов, с их лицами, небом, нравами, преданиями старины, и все это, наблюдаемое снизу, с земли, глазами труженика, занятого невидной и грязной работой малярийного разведчика, выглядело не «азиатчиной», а чем-то предпосланным, глубоко посаженным и взлелеянным здесь, ничуть не менее правильно, чем голубоглазая розовощекая «европейщина» на своем месте.

Тогда и заквасились, чтоб потом взойти, идеи гумилевских историко-географических построений.

Этнос… Этническая общность, народность, народ, нация… Есть ли что-нибудь менее определенное, чем это? И есть ли что-нибудь, получившее больше определений?

Этнос — изначальное, первичное, не выводимое ни из чего. Нет ни одного реального признака для определения этноса применительно ко всем известным случаям, говорит Гумилев. Язык, происхождение, материальная культура, идеология иногда являются определяющими, а иногда нет. Что же он такое? «Это тот или иной коллектив людей (динамическая система), противопоставляющий себя всем прочим аналогичным коллективам («мы» и «не мы»), имеющий свою особую внутреннюю структуру и оригинальный стереотип поведения; то и другое подвижно, то есть является одной из фаз этногенеза, процесса возникновения и исчезновения этнических систем в историческом времени».