Читать «Агония Сталинграда. Волга течет кровью» онлайн - страница 22

Фельдфебель Гроссман слышал наш разговор, потому что ушел со своего поста сразу же, как заметил штурмовые орудия.

– Гроссман, бери отделения Роттера и Ковальски. Я возьму отделение Диттнера и группу управления. И держи дистанцию со «штурмгешютце», но все время оставайся в визуальном контакте с командиром. Когда мы можем выступить, герр Хемпель?

– Мы готовы.

– Хорошо, тогда готовность десять минут. Мы пойдем сообщим солдатам. Гроссман, ты знаешь расклад. Я пойду за первым орудием, ты идешь за вторым. Наши соседи справа и слева идут так же. 8-я рота обер-фельдфебеля Якобса и 5-я рота тоже знают, что им делать. Всего наилучшего, Гроссман!

Он кивнул и ушел к своим.

– Юшко, приведи группу Диттнера, но осторожно, мы не хотим, чтобы «Иван» знал.

– Так точно, герр лейтенант!

Оба командира забрались обратно в люки, моторы мягко урчали на холостом ходу.

Пришел обер-ефрейтор Диттнер со своим отделением. Я приказал ему все время двигаться примерно параллельно «штурмгешютце» на левой стороне улицы. Я с группой управления собирался держаться правой стороны. Десять минут истекли. Короткий сигнал согласия между лейтенантом Хемпелем и мной – и к вою моторов добавился лязг гусениц. Начался еще один день боев. Когда орудие Хемпеля развернулось в сторону асфальтовой дороги, группа Диттнера рванулась к левой стороне улицы, за ней последовал и я, используя подвернувшиеся укрытия. Я оставался с группой управления на правой стороне улицы. В первом квартале, лежащем за многоэтажным домом, не было никакого движения. «Штурмгешютце» осторожно подъехал ближе. Слева Диттнер пробирался вперед со своим отделением. Мы двигались очень осторожно, потому что не знали, где противник. Сосредоточенным броском на 30 метров мы достигли первого дома, проверили его и попытались найти противника. Ничего.

Хемпель осторожно подъехал к дому. Второе орудие вышло вперед и развернулось направо на боковой улице позади нас. Фельдфебель Гроссман и оба отделения следовали справа и слева. По моей команде оба отделения бросились вбок и прочесали переднюю сторону здания. Мы замерли на пару мгновений, пока наши товарищи разворачивались влево на параллельной улице. Я видел, как отделение бежало назад на другую сторону улицы. Отлично, ребята! Потом снова двинулось наше орудие. Поскольку оба командира могли переговариваться по радио, случайностям не было места. За зданием шла другая боковая улица. Мы подкрадывались к перекрестку, прочесывая кварталы справа и слева, ожидая опасности с любой стороны. Выстрел из пушки справа, где был фельдфебель Гроссман, показал, что противник, наконец, показался. Был слышен пулеметный и ружейный огонь, продолжаясь дальше вправо. Рота Фукса тоже вошла в контакт с противником. Рядом с нами ничего пока не происходило. Однако когда мы вышли на перекресток, то попали под пулеметный огонь. Поток пуль поразил «штурмгешютце». Тщательно нацеленный ответный удар заткнул пулемет. Мы залегли. Теперь мы попали под ружейный и минометный обстрел из развалин соседнего дома. По попаданиям на стороне неприятеля я увидел, что обер-фельдфебель Якобс и его люди открыли ответный огонь. Криком поверх работающего мотора цели, которые были мне прекрасно видны и создавали для нас проблему, были переданы лейтенанту Хемпелю. Я оставался рядом с орудием, не забывая о собственной безопасности. Со временем противник вернулся к жизни по всему сектору. Неожиданно открыла огонь артиллерия с обеих сторон. Заварилась такая каша, что было трудно понять, с какой стороны прилетал гостинец, но хаос боя не заставил нас забыть о своем деле. Гнезда противника в секторе нашей атаки уничтожались один за другим. Из-за наших двух пушек мы неожиданно оказались на острие атаки. Правый и левый соседи отстали. Возможно, поэтому мы неожиданно оказались под фланкирующим огнем винтовок и пулеметов из соседнего сектора. Легкораненые поспешили назад, на перевязочный пункт, открытый на моем последнем командном пункте. Два тяжелораненых получили первую помощь и при первой возможности отправлены в тыл.

Я полностью охрип от криков лейтенанту Хемпелю об обнаруженных целях. Когда я пытался говорить нормально, не выходило ничего, кроме карканья.

Лейтенант Хемпель крикнул мне, что оба орудия должны отойти в тыл: у них кончались боеприпасы. Им нужно перегруппироваться и заправиться, а потом, через час, они вернутся.

Я посмотрел на часы. Было 14.10. Куда девалось время?

Я приказал оставаться в укрытиях и ждать возвращения орудий. Теперь у меня было время составить письменное донесение командиру батальона. Неметц доставит его на КП батальона. Группа Диттнера окружила нескольких русских, прячущихся в подвале взятого нами здания. Они не оказали сопротивления нашим солдатам и мгновенно сдались. Их привели ко мне. Им было от 20 до 40 лет. Через Павеллека я спросил двух солдат помоложе, откуда они. Они ответили: «Мы из польской Украины недалеко от Лемберга».

С помощью Павеллека я спросил, не прячутся ли в развалинах другие их товарищи. Они ответили утвердительно и добавили, что некоторые из них больше не хотят воевать. Я дал пленным закурить. Они были удивлены и счастливы. Они видели, что мы такие же, как они. Что им наговорила о нас советская пропаганда!

Я повернулся к двум молодым украинцам и спросил, готовы ли они без оружия вернуться к своим товарищам и убедить их сдаться. Я также предложил им остаться с нами и продолжать воевать.

Они посовещались и, после короткого обсуждения, согласились. Они подчеркнули, что вернутся, несмотря ни на что. Мне хотелось проверить, верны ли мои предположения. Если они вернутся с другими, не желающими воевать, это облегчит нам работу. Если я ошибся, тогда ущерб от потери двух пленных будет невелик. В тот момент казалось, что вся линия фронта взяла передышку. Огонь пехоты был беспорядочен, тут и там разрывались снаряды. Солнце сияло, не обращая ни на что внимания. Чтобы осмотреться вправо и влево, я пополз вдоль стены к углу дома. Я осторожно заглянул за угол и увидел, как дальше шла улица и какие препятствия нас там ждали. Я мгновенно убрал голову, а затем выглянул снова. Нет, мне не казалось. Не более чем в трех метрах от меня я видел человеческую голову. Голову, и ничего более! Остального тела не было, и его нигде не было видно.

Если бы мы в тот момент атаковали, я удостоил бы ее мимолетного взгляда. Но теперь, пока мы ждали возвращения «штурмгешютце», у меня было время подумать о ней. Голова была чисто отделена от тела. Но где оно? Я невольно подумал о Саломее, которая приказала принести ей на блюде голову Иоанна Крестителя.

Улица незаметно спускалась к Волге. Мы еще не могли увидеть реку, потому что взгляд упирался в дома и руины. Противника тоже не было видно. Я вернулся к группе управления. Вернулись ли украинцы? Пятеро оставшихся пленных сгрудились в углу у входа. Их охранял один солдат. Когда вернется лейтенант Хемпель с орудиями, я прикажу отвести их в тыл. И тут из-за груд щебня слева от нас выскочили оба украинца. Я не мог поверить глазам: с ними было – выходя один за другим из проема между кучами – один, два, девять, тринадцать, двадцать два человека! Господи, я не мог поверить глазам! Они оба ухмылялись и явно гордились успехом. Унтер-офицер Павеллек обменялся с ними несколькими словами и сказал: «С них хватит!»

– Спроси их, есть ли у них тяжелое оружие.

Они ответили отрицательно. Только винтовки и несколько пулеметов. Артиллерия стреляет с другого берега Волги, и тяжелые минометы врыты вдоль берега по эту сторону реки.

Расспросив их, я узнал, что их боевой состав в моем секторе – лишь 100–150 человек. С ними лейтенант и младший лейтенант, а также несколько сержантов и ефрейторов. Штаб с офицерами более высокого ранга и комиссаром расположен на берегу Волги.

Пленные были немногословны и подозрительны. Я передал им через Павеллека, что им нечего бояться, что с ними будут обращаться, как положено, и отведут их в тыл. Два человека из группы Диттнера получили приказ доставить пленных на КП батальона и немедленно вернуться в отделение.

Я отвел обоих украинцев в сторону и попросил Павеллека передать им: «Лейтенант хочет узнать, не хотите ли вы остаться с нами. Вам не нужно будет воевать. Но когда у нас будут раненые, вы им поможете и вынесете их. Вас будут кормить так же, как нас, и будут хорошо относиться».

Они обсудили предложение и спросили: «А что потом?»

«Лейтенант даст вам документ, гласящий, что вы помогали раненым немцам и что с вами нужно хорошо обращаться».

Еще одна короткая дискуссия, и Павеллек перевел: «Мы согласны. Но мы ни при каких обстоятельствах не будем брать оружия в руки».

– Скажи им, что я этого и не жду. Спроси, как их зовут.

Маленького, плотного и темноглазого звали Петр, худого и более высокого звали Павел.

Я сказал Юшко позаботиться о них.

Где же штурмовые пушки? Час давно прошел. А, я их слышу! Сосед также слышал лязг гусениц и знал, что бой скоро продолжится.

Когда машины прибыли на позиции, из люка высунулась голова командира. Тем временем второе оружие поехало вправо, к фельдфебелю Гроссману.

– Все заняло чуть больше времени, но теперь можно начинать. Что-нибудь произошло за это время? – спросил командир первого орудия.

Я вкратце доложил ему о том, что произошло за последний час. Я также доложил о своих наблюдениях за продолжением улицы, а также то, что сказали пленные о численности противника. Лейтенант Хемпель сказал:

– Второе орудие докладывает, что все готово.

– Тогда вперед!

Мотор был запущен, гусеницы шевельнулись, тяжелый колосс – без которого нам было бы очень трудно – начал движение. Мы подождали, пока машина Хемпеля повернет на улицу, идущую к Волге. Потом, как и раньше, мы пошли за ней, растянувшись справа и слева. Нас приветствовал ружейный огонь. Теперь противнику было во что стрелять. Хемпель остановил машину, потому что заметил, что мы отстаем. Мои люди на обеих сторонах улицы вели ответный огонь по целям, которые видели. Включились даже тяжелые минометы и крупнокалиберные пулеметы 8-й роты. Мы не могли двигаться дальше, потому что противник стрелял со всех сторон. По нас стреляли с верхних этажей, справа, затем слева перед нами. Откровенные мир и тишина, царившие парой мгновений раньше, превратились в свою полную противоположность.

Противник не упустил случая. Неожиданно сзади появились тяжело дышащие солдаты. Рядом со мной плюхнулся гауптман и сказал, задыхаясь:

– Функе, я командую 5-й ротой, и мне в батальоне приказали вас поддержать.

По его манерам я понял, что боевого опыта у него нет или почти нет. Я ответил:

– Холль, командир седьмой.

– Знаю. Почему мы не наступаем? Мы должны идти со «штурмгешютцами» и продолжать атаку!

Что я мог сказать этому человеку в этой ситуации, в присутствии рядовых, некоторые из которых были совсем рядом?

Этот человек был гауптманом, а я – лейтенант.

– Герр гауптман, нужно идти на некотором расстоянии от оружия. Если вы этого не сделаете, вы труп.

Этот идиот не собирался слушать моих советов: он скомандовал отделению из 5-й роты следовать за ним, и в следующий момент кучка из 8–10 его людей сгрудилась за штурмовой пушкой. Противник немедленно сосредоточил огонь на этой цели. Мы ответили более мощным огнем со своей стороны в попытке уничтожить проявившего себя противника. Полного успеха мы не добились. Один солдат уже лежал на земле. Другой закричал; держась за плечо, он побежал к нам. Тут схватил пулю и гауптман: он схватился за правое бедро и согнулся от боли. Два солдата сгребли его, и все отделение побежало обратно, стараясь бежать как можно быстрее. Весь кошмар занял всего несколько минут. Я был в ярости. Этот «герой», до сего дня не бывший ни единого момента на передовой, пытался доказать свою храбрость. Результат – один убитый, один тяжелораненый, два раненных средне и он сам с простреленным бедром. Этот кретин лучше бы оставался дома, или куда он теперь попадет.

После недолгого молчания я припечатал его: «Видите, что вы наделали! Но вы не хотели принимать советов от простого лейтенанта!»

Он был пристыжен и подавленно сказал: «Вы правы, следовало к вам прислушаться».

Я отвернулся. Гауптман, которого поддерживали с обеих сторон, ухромал в тыл. Его гастроль с солдатами не продолжалась и дня. В любом случае я точно опишу все это в рапорте командиру. В бою мы лучше обойдемся без таких эрзац-командиров. В подобных уличных боях отсутствие боевого опыта было равносильно смертному приговору.

Тем временем моя рота продвигалась вперед. Пушки тоже. Если мы сможем взять соседний квартал, мы увидим Волгу. С удовлетворением я увидел, что левый сосед продвинулся почти столько же, сколько и мы. Мой обзор вправо, где был фельдфебель Гроссман, был ограничен домами и обломками. Там тоже шел ожесточенный бой.

Я снова подобрался к штурмовому орудию. Оно стреляло – как и вчера – только по опознанным целям, с которыми можно было эффективно справляться выпущенным снарядом. Мы приканчивали то, что оставалось.

Мы дошли до следующего перекрестка. Хемпель послал снаряд в сторону боковой улицы слева, где он заметил передвижение противника. Его товарищ на втором орудии двигался справа. В спринтерском забеге через улицу мои люди дошли до домов на другой стороне. Теперь оба орудия были в самой гуще боя. Нужна была хорошая выдержка, чтобы оставаться хладнокровным и не выпускать общей картины боя. Мы благодарили товарищей, которые проламывали путь всем, что у них было, из обоих стволов. Они понимали ситуацию и использовали ее. Они знали, что «Иван» нервничает. Он оттягивался – медленно, продолжая огневое сопротивление. Даже артиллерия противника, чьи снаряды время от времени рвались в секторе боя, не могли оттянуть неизбежного. Поскольку у них не было точных сведений о нашем расположении, большая часть разрывов ложилась слишком близко или слишком далеко. Когда мы, метр за метром, прошли вперед и вышли в центр большого квартала, лейтенант Хемпель просигналил мне, что у него кончились боеприпасы и сегодня он уже не вернется. Он не мог сказать, будет ли он здесь завтра. Я поднял руку над головой в знак благодарности. Наши доблестные союзники скрылись из виду.

Мы не могли на этом остановиться, нужно было дойти до угла квартала, пока русские не заметили изменения ситуации. Пока мы пробивались еще на несколько метров под прикрытием тяжелого оружия, с правого фланга прорвался связной. Рухнув ничком, он тем не менее оказался достаточно близко, чтобы прокричать: «Герр лейтенант, фельдфебель Гроссман убит, командование принял унтер-офицер Роттер».

На несколько секунд я окаменел. Новость ударила меня, как молнией. Но у меня не было времени предаваться раздумьям. У нас был приказ, который нужно было выполнить, – если возможно, то не подставляясь под пули.

Сжав зубы, я помчался к соседнему углу. Навстречу мне, крича, бежали два молодых и плохо обученных судетских немца. На их лицах был написан ужас: «Русские идут! Русские идут!»

Один получил пинок под зад, другой – удар по ушам. Потом я развернул их, крича: «Считайте, что вам повезло, что вы идете обратно на передовую!»

Обер-ефрейтор Диттнер вернулся на передовую с перевязанной рукой. Попади пуля чуть в сторону, он был бы мертв.

– Диттнер, позаботься об обоих. Они потеряли себя.

Диттнер кивнул и увел их.

Если бы у меня не было моих верхнесилезцев, все было бы гораздо хуже. Они были становым хребтом части, способными на полную отдачу. Но они также знали, что никого нельзя оставлять в беде. Я вколачивал в них это все прошлые годы. Раз за разом подтверждался тот факт, что они и их товарищи из Средней и Нижней Силезии были каркасом, на котором держался полк. Новые пополнения были в основном из других регионов фатерлянда, и возвращались лишь немногие из «стариков».

Слава богу! Я дошел до перекрестка. Мы хорошо продвинулись почти во всем секторе. Смеркалось. Вскоре все затихло. Лишь иногда тишина прорывалась одиночными выстрелами и случайными пулеметными очередями. Снова началось время вглядывания и вслушивания. Бесчисленные пары глаз с обеих сторон вглядывались в передний край, осматриваясь вправо и влево. Смертельный сюрприз мог быть за каждым углом. Убедившись, что нужные меры по обеспечению безопасности приняты, я пошел на правый фланг. Со мной пошел унтер-офицер Павеллек. Я хотел попрощаться со своим командиром взвода, безупречным фельдфебелем Гроссманом. Унтер-офицер Роттер с серьезным лицом доложил о состоянии взвода.

– Где Гроссман?

– В тылу, метрах в ста позади.

Мы молча пошли за Роттером. Мой командир взвода лежал в углублении стены. Очередь из русского пулемета мгновенно убила его.

– Как все случилось?

– Солдаты, что были с ним, доложили, что из люка – вот он – нам в спину неожиданно начали стрелять. Фельдфебель Гроссман был убит на месте, не издав ни звука.

Мы подошли к подвалу и откинули крышку. Там ничего не было видно. Железные скобы позволяли спуститься в сточную трубу.

– Наши люди сразу начали стрелять, но поднятая крышка мгновенно упала обратно. Они бросили гранаты, но без результата. Как будто это был призрак.

– Юшко, возьми личные вещи фельдфебеля Гроссмана, и пусть Михель заберет их с полевой кухней. Унтер-офицер Пауль позаботится о других раненых и убитых.

Мой компанитруппфюрер был явно задет смертью товарища. Не ответив, он просто кивнул. Он проверил ранец Гроссмана, переложил несколько вещей в сухарную сумку и накрыл безжизненное тело накидкой. Мы отсалютовали ему, отдав последнюю почесть. Со сжатыми зубами и окаменевшими лицами мы ненадолго замерли, пока в наши мысли снова не вторглось настоящее – безжалостным чувством долга.

– Роттер, теперь ты командуешь взводом Гроссмана до дальнейших распоряжений.

– Так точно, герр лейтенант!

– Что у тебя с потерями?

– Насколько знаю, у нас трое погибших и пятеро раненых. Два серьезно. Фельдфебель Гроссман учтен с мертвыми.

Черт! Это почти весь взвод! С моей стороны мы потеряли четверых; всего получалось двенадцать. Если мы хотели завтра дойти до берегов Волги, нужно было развернуть и 5-ю роту лейтенанта Вайнгертнера.

– Слушай, Роттер, когда твоих покормят с полевой кухни и все будет тихо, приходи, обсудим положение. Возьми лейтенанта Фукса из 6-й роты. Твой связной знает, где мы. Скажем, через час после прихода полевой кухни.

– Так точно, герр лейтенант, понял!

Мы разошлись, и я пошел на свой командный пункт, внимательно осматриваясь на ходу. До обратной стороны перекрестка было недалеко. Мы дошли, когда начинало темнеть. Это была ровная площадка, очищенная от щебня и обломков. Она тем не менее защищала нас от шрапнели и не была видна со стороны неприятеля.

Под камуфляжной накидкой, в свете гинденбурговой лампы, я составил суточное донесение в батальон. Когда приедет шпис, он доставит его в батальон.

Я перебежал через улицу и вскоре был в группе Диттнера.

– Ну, Диттнер, ты успокоил тех двух парней?

– Так точно, герр лейтенант! Их привели в чувство – просто они не обстреляны. Они не трусы. Им просто слишком много досталось.

– Ты прав, но нужно следить, чтобы они опять не сломались. Сколько у тебя в группе?

– Со мной – восемь.

– Завтра вперед пойдет 5-я рота. Я сообщил в батальон, что мы не сможем выполнить задачу без подкреплений. После сегодняшних потерь мы слишком слабы. Ты смог обеспечить связь с левым соседом?

– Так точно, герр лейтенант, мы в контакте.

Появился Неметц и сказал обер-ефрейтору Диттнеру, что пришла полевая кухня и мы получаем продукты. Диттнер выделил двоих, одного из «старой гвардии» и другого из нового пополнения. Мне не нужно было напоминать старикам об осторожности – как и я, они многому научились за последние месяцы. Молодым придется быстро выучить то же самое.

Когда я вернулся на КП – как быстро я перебежал эту узкую полоску! – то наткнулся на Марека, связного из батальона.

– Герр лейтенант, герр майор хочет знать, каково положение на передовой.

Я подал ему написанное донесение:

– Тут все написано, Марек. Скажи герру майору, что завтра мне будут отчаянно нужны части 5-й роты. Иначе мы не сможем атаковать. И хотел бы, чтобы герр майор сообщил полку, что нам нужна серьезная поддержка тяжелым оружием, потому что «штурмгешютце» завтра не придут. Так мне сказал их командир, лейтенант Хемпель.

Лейтенант Вайнгертнер, как я подозревал, снова принял командование 5-й ротой. Марек сказал, что он скоро будет.

Я отпустил его; спустя пару мгновений он исчез в темноте. Подъехала полевая кухня и встала в ста метрах в тылу под защитой дома. Как и в предыдущие дни, ее кипучая деятельность проходила в почти полной тишине. Был слышен негромкий разговор, и время от времени слышалось звяканье котелков. Люди тихо подходили и уходили. Каждый старался оставаться у кухни не дольше, чем необходимо.

Когда я увидел гауптфельдфебеля Михеля, он отдал честь и доложил о себе. Я кивнул.

– Михель, Павеллек скоро принесет фельдфебеля Гроссмана, его днем убили. Забери его в тыл. Забери личные вещи. Тебе выдадут личные вещи других, чтобы отослать родным. Еще что-нибудь есть?

– Так точно, герр лейтенант! Мы сегодня получили почту, но лучше раздать, когда кончится эта беготня.

– Точно. Что ты сегодня приготовил?

– Гороховый суп.

– Ну, пошли, попробуем!

Пока я ел этот вкусный суп, мне пришло в голову, что я целый день ничего не ел, ни крошки. Первым делом мой компанитруппфюрер протянул мне фляжку, и я глотнул чуть теплого кофе.

Теперь, под покровом темноты, каждый мог наесться, даже часовые, когда их сменяли.

У врага было то же самое, что было видно по «минам», которые мы находили после атаки. Жизненные потребности можно отложить на какое-то время, но не отключить совсем. Пока я хлебал суп, пришел мой друг Ули Вайнгертнер. Мне не хватало его обычной лукавой улыбки. Он уже слышал о потерях за день. Он тоже тяжело воспринял смерть Гроссмана. Не таким тяжелым было его краткое пребывание в штабе батальона.

«Папа Вайгерт» сожалел о скором ранении гауптмана Функеля. Мой гнев на высших чинов, который я чувствовал в полдень, почти прошел. Что было, того не воротишь.

Я рассказал Ули, как это произошло и что я уже зафиксировал все в рапорте командиру.

– Ули, из-за сегодняшних потерь завтра твою роту надо будет развернуть рядом с нами. Позже, через полчаса, обсудить положение придут лейтенант Фукс и унтер-офицер Роттер, принявший командование взводом Гроссмана. Будет также обер-фельдфебель Якобс. Мы должны обдумать, как завтра собираемся дойти до Волги. Думаю, это будет самым твердым орешком, что нам приходилось раскалывать.

– Мне было ясно, что нас пустят в дело с вами, как только я услышал о ваших потерях. Благодаря вашему продвижению III батальон гауптмана Риттнера тоже смог отбросить противника к Волге. Командир в середине дня уже знал, что завтра штурмовых пушек у нас не будет. Поскольку основной натиск идет в нашем секторе – с нашим левым соседом, разведбатом-171, – дивизия обещала нам тяжелое оружие. Ваши достижения получили признание в полку.

– Ну, надеюсь, на завтра нам хватит везения.

Прибыл наш гауптфельдфебель и доложил, что уезжает с полевой кухней. Мы смотрели, как она исчезает в темноте, увозя нашего доброго товарища, которого мы заслуженно ценили.

На командном пункте меня ждали товарищи из 6-й и 8-й рот. Короткий обмен рукопожатиями, и наши мысли моментально сосредоточились на поставленной задаче.

Я спросил командира 6-й роты:

– Герр Фукс, каковы у вас потери и каков боевой состав?

– Рота потеряла двоих убитыми, четверых ранеными. У меня для завтрашнего боя 44 человека.

– Герр Якобс, а каково положение у вас в роте?

– Нам повезло – только два легкораненых. Боевой состав 38 человек.