Читать «Мастер-класс» онлайн - страница 59

Задала она одну забавную вещь – гранд батман велела делать с закрытыми глазами, объяснила так: порой на спектакле все вокруг черно, зрительный зал – темное месиво, кулисы – чернота, в глазах темнеет, ориентиров нет, а танцевать надо! И ее педагог всегда заставляла прогонять сложные места с закрытыми глазами. Такая вот метода. У меня тут же стало вертеться на языке насчет «а с закрытыми ушами?». И вообще не понимаю, как она танцует, единственный выход, который вижу, – подводить слабый ток под сцену, чтобы на счет метроритма ориентировал. На слух не работает. Но это я, наверное, уже просто необъективна, может, и хорошие вещи она советует, но после двух часов медленного измывательства над концертмейстером становишься пристрастным. Утешила себя мыслью, что эта Наяда не навечно, ни за какие коврижки не согласилась бы постоянно с ней работать, здоровье дороже.

Но про все это не стоило бы и рассказывать, если бы не было второй танцовщицы, преподающей в параллельном классе. Жизнь любит, забавляясь, выкидывать изящные каламбуры. На следующий же день меня забрали от Наяды и поставили играть другой балерине. Я обрадовалась – хоть передохнуть дали от этого безухого колокольчика.

Александра была совсем другая, хотя возраст у обеих, думаю, одинаковый, обе еще танцуют, но эта – невысокая, резковатая, в драных джинсах, хвалила редко и задавала комбинации очень трудные, но логичные и потому запоминаемые. Часто повторяла: «Не будьте такими серьезными, это всего лишь жете/фондю/…» Мальчиков укладывала отжиматься.

Первый раз мне встретился американский балет «в чистом виде», во всем, в абсолюте. Обычно у педагогов смесь: бывает, на одном уроке поделают и так и сяк – и по-рус-ски, и как Баланчин велел. Но большие прыжки все-таки почти все прыгают привычно, «по-русски», а эта прямо эталонная – всё вниз на сильную долю.

На первом уроке, на первом упражнении, когда класс сделал половину упражнения и перевернулся на другую ножку, она вдруг остановила:

– Девочки! Посмотрите, какой у вас концертмейстер! Она же с вами… разговаривает! Она же все подсказывает, отвечайте ей! Вы же отстаете. Любое самое трудное или идеально выполненное движение не имеет смысла, если оно не в музыку. Это же не спорт, где главное – тренированное тело, это балет! Слушайте музыку! Все сначала.

И как будто не было урока с Наядой, все бесповоротно изменилось. О музыке, о соответствии движения музыкальной фразе, об эмоции она говорила постоянно, не давала делать по-своему, останавливала. Девицы взбрыкивали:

– А я могу еще подержать!

Та тут же гремела:

– Ты НЕ МОЖЕШЬ ничего держать, если музыка уже пошла дальше. В лучшем случае это будет выглядеть ошибкой, в худшем – глупостью.

Она много красиво и правильно говорила о музыке и движении. Бальзам на душу. Я слушала ее слова как балладу об утраченном рае. Ах, как все это на моем языке…

Она забавно рассказывала о своем концертмейстере из детства. Он был из Югославии. Педагог была строга на предмет музыкальности, но «стараться» и «получаться» – вещи разные, и, когда класс не вписывался, музыкант вскакивал, орал, что он не может играть в таких условиях, швырял на пол ноты и в гневе выходил из класса, объявляя себя при этом совершенно избитым, и на урок уже не возвращался. Далее занятие продолжалось под счет, другого выхода не было. (Тут уж я совсем тяжело вздыхала – позволяют же себе люди! А я только тихо ворчу себе под нос.)

С сожалением расставалась с Александрой. Неделю отыграла ей на одном дыхании – на вдохновении, на подъеме, доставала из закромов все, что могла, – щедро швырялась эмоциями – от буйных страстей до строгой молитвенности, ловила и повторяла каждое ее движение. Впереди ждала занудная неделя с Наядой. Главное – не подзаснуть или не ляпнуть чего-нибудь. Ей и похвалить-то меня не за что, мы обитаем в непересекающихся плоскостях. Балерина и музыкант… ничего общего.