Читать «Мастер-класс» онлайн - страница 50
Лада Семеновна Исупова
И вот шла я однажды по светлому коридору и почти уже дошла до лестницы, чтобы шагнуть в спасительную темноту, как меня настигнул окрик:
– Стой!
Всё, попалась. Поиграть не получится, сейчас одна задача – чтобы отпустил. Обреченно останавливаюсь.
– Куда идешь?
Коряво отвечаю, что иду позаниматься. Английский был очень слабый, а когда тебя поймали за шкирку в неположенном месте, только ловкий язык и спасет, а его нет. Сторож услышал акцент:
– Ты сама откуда?
– Из России.
– О, – улыбнулся он, – соседка.
Недоуменно смотрю на него. Нет, не узнаю. Поясняет:
– Ты из России, я из Польши – соседи.
Не веря такому повороту событий, не могу выйти из оцепенения… внимательно смотрю на него. Точно, похож на поляка.
– А вы понимаете по-польски? – осторожно спрашиваю на чистейшем польском.
Он оторопел:
– Конечно, понимаю, еще бы я не понимал, а вот ты откуда?
– А я в детстве несколько лет жила в Польше.
Он приставил свою швабру к стене и вперевалочку подошел ко мне. Слово за слово, мы разговорились, о работе, о детях, о том о сем, долго говорили, но хочешь не хочешь, а надо идти, я сказала, что мне пора.
– А ты вниз собралась?
– Ну да.
– Нечего тебе там делать, – буркнул он, – пойдем со мной.
– Куда?
– Пойдем, увидишь.
Мы прошли по коридору до самого конца, он выдернул нужный ключ из большой связки, повертел в замочной скважине и торжественно открыл дверь. Почему-то мне вспомнилась сказка «Синяя борода». Я улыбнулась, осторожно заглянула в класс и обмерла: там стоял огромный концертный рояль.
– Вот. Играй, сколько хочешь, хоть всю ночь. Сюда никому нельзя входить. Только тебе. Играй.
Я притихла, боялась шагнуть… на таком инструменте нужно играть хорошими руками и хорошую музыку, а мне сейчас ковырять куцие полечки… Все стены были увешаны афишами одной и той же женщины.
– Это ее кабинет?
– Да. И ее рояль. Она живет в Европе. Сюда никто не ходит, я прибираюсь здесь и проверяю датчики – тут у нее как центр управления полетом – увлажнители, осушители, сигнализация, носятся с этим роялем, не представляешь как. Я ни разу не слышал, чтобы на нем кто-нибудь играл.
Черный инструмент напоминал дракона, которого держали взаперти сто лет, опутав проводами, трубочками, пульсирующей сигнализацией. Я осторожно погладила его.
– Не бойся, играй, – улыбнулся довольный Томаш, – я пойду, чтобы тебе не мешать, займусь делами.
– А где вас искать, когда я захочу уйти?
– Просто уходи, и всё, в это время никого здесь нет, я вернусь закрою, не беспокойся. А завтра придешь? Я тебе открою – играй, сколько нужно.
– Спасибо.
Он ушел, я открыла крышку рояля и села… Мы присматривались друг к другу. Провела рукой по клавиатуре. Не холодная – в классе непрерывно поддерживали одинаковую температуру. Я не спешила… не хотелось беспокоить его всуе. Осторожно-осторожно, как извиняясь, что вынуждена прикоснуться, попробовала одну клавишу… другую… Красивый звук. А какие у него низы? Взяла октаву левой рукой, рояль мягко отозвался бездонным басом… и я начала играть. Это как оттолкнуться ногами от лодки и поплыть в ночном море – уже не остановиться и назад не вернуться, хочется только плыть и плыть вперед в черной воде. Музыкантам не нужно объяснять, что чувствуешь, когда не играл несколько лет и вдруг очутился за концертным «Стейнвеем» ночью в пустом здании, а с чем сравнить эти ощущения из мира немузыкантов, даже не знаю. Может, это как полетать на ковре-самолете над ночным городом, пока все спят, и время остановилось?
Я приходила почти каждый вечер и играла, изредка переключаясь на детский сборник, – извинялась перед роялем, мол, потерпи чуть-чуть, и принималась ковырять ненавистные ноты, но долго над ними не сидела. Томаш присматривал, чтобы дверь была открыта. Если я случайно закрывала, он заходил поболтать и выходил, оставив ее открытой, поэтому я время от времени откладывала свои ноты и специально играла польские мелодии, коленды, песни из польских фильмов, которые могла вспомнить.
В это время Томаш не заходил в класс, но я точно знала, что он здесь, сидит, покряхтывая, на полу около двери. Как-то заиграла «Kazdemu wolno kochac» – он тихонечко подпевал. Я пыталась вспоминать старые фильмы времен его молодости, но знала мало, поэтому импровизировала на музыку далеких советских времен, может, они напомнят ему свои? Однажды он попросил:
– А сыграй «Та ostatnia niedziela».
– Я этого не знаю.
– Как не знаешь, ты играла!
– Я? Нет, не знаю.
Он запел.
– Так это же «Утомленное солнце»!
– Не знаю, как ты это называешь, но это «Та ostatnia niedziela».
– Ну, может, это у вас так называется.
– Это у вас так называется.
– Я буду играть «Утомленное солнце».
– Давай. А я буду слушать «Та ostatnia niedziela».
На том и поладили.