Читать «Бляж» онлайн - страница 79

— Салат ешьте, — сказал Адгур.

— Асалат, — весело отозвался Минька.

— Вина принеси, — сказал Адгур хозяйке.

— Авино — невесело буркнул Лёлик.

— Дождя охота. И жареной картошки.

— А можно и вареной. С мороженым салом. Но молодой! рассыпчатой…

— И с грибочками солеными.

— Груздями.

— Это выпендреж. Рыжики хорошо пойдут.

— А на горбушку масла сливочного тоненько и мелко-мелко чесночок покрошить. Только молоденький, сладкий.

— И рюмочку. По ободок.

— Организм по яду соскучился?

— Запотевшую. Из холодильника. Чтоб тягучая была. Прозрачная. Надоели эти чачи в конец. Позорище над человеком.

— А огурчики только малосольные. Сладенькие. Ма-а-аленькие. Чтобы хрупали. И не подходи!

31

Дождь надоел на следующий день. Не прекращаясь, он лил вечер, ночь, и к утру, немного выдохшись, уже только нудно моросил.

Проспав до девяти часов и напившись пустого чаю, я пошагал в заводоуправление, по возможности обходя маракотовой глубины лужи на горбатом асфальте. В парке, у восточной проходной, перепрыгивая очередной водоем, наконец, поскользнулся и чтоб не упасть, инстинктивно, ухватился за сутулого фитиля в демисезонном, совсем еще не по погоде, пальто, рукава которого были субъекту по локоть.

— Извините, — пробормотал спаситель.

— Это вы меня. Потоп, — попытался я оправдаться и приготовился прыгнуть дальше.

— Мужчина, — осторожно окликнул прохожий вежливым голосом, не смотря в мою сторону, и приподнимая портфель, — вам телефон не нужен за чирик?

— Нет, не нужен.

— Извините.

— Да что вы.

— Дни поражений и побед, — вздохнул человек и пошел себе по лужам, размахивая портфелем.

В отделе кадров, получив на три листа анкету и два чистых листа писчей бумаги для заявления и автобиографии, я присел за стол в широком коридоре и вместо того, чтобы заняться делом, стал наблюдать, как по коридору из двери в дверь ходят очень занятые люди и просидел так довольно долго, думая ни о чем.

Затем, вздохнув, в начале листа, отступив с красной строки, написал:

«Идапопремногоблагорассмотрительствующему».

Отступив ниже, округло вывел:

«Милостью Вашей прошу определить меня на необременительную службу, по причине легкости ума и неспособности отражения реальной действительности, данной мне в ощущениях».

Подумав, добавил: «С великой покорностью, высоким решпектом, покорнейше пребываем».

И расписался с ятями и завитушками на пол-листа.

Покончив с заявлением, принялся за автобиографию.

Начал от печки.

«В 1917 году, когда свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция меня еще не было на свете. Когда страна и весь советский народ, в порыве созидательного труда»…

На работу не хотелось, хотелось оттянуть хоть еще на денек, хотелось, чтобы из канцелярии выгнали и кинули вслед чернильницей.

Ой, жизня начинается. Теперь не личное главное, а сводки рабочего дня.

Анкета требовала подноготную о забытых родственниках и девичьих фамилиях. Рюриковичи мы. Отец мой мельник, мать — русалка. Покончив с «нет», «не был», «не состоял» и «не привлекался», я зашел в тесный кабинетик и положил бумаги на край стола.