Читать «Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле» онлайн - страница 25
Натан Яковлевич Эйдельман
Фразы: «Сенат не наш», «Говорите мне чаще не так» — заключают в себе, между прочим, следующую мысль: столь добрый и хороший государь лучше, чем парламент, конституция и прочее. По крайней мере, не надо торопиться. Может быть, когда-нибудь…
В первые дни после переворота были, кажется, важные разговоры о конституции. Пален и другие напомнили Александру про его старые планы — ограничить самодержавие, чтобы не было больше Павлов. Говорили, будто командир Преображенского полка Талызин убедил молодого царя ни за что не соглашаться на эти уговоры, за что вскоре и поплатился жизнью…
Как бы то ни было, принимать конституцию из рук заговорщиков царь не хотел; скорее уж — разогнать их из столицы под разными предлогами и затем, не торопясь, заняться этим вопросом. Когда возвращается из ссылки Никита Панин, Александр обнимает его и произносит со слезами: «Увы, события повернулись не так, как мы предполагали». То есть хотели ареста Павла, регентства, и тогда имел бы смысл «устав», конституция…
Тут был фактически произнесен приговор тем, кто по инерции и сейчас желает
Но внешне все благопристойно; Александр милостив к Панину и его друзьям, Никита Петрович летом 1801 года — во главе русской дипломатии. Однако, делясь этим радостным известием с общим другом Воронцовым, Иван Матвеевич не догадывается, что льет кислоту на рану. Пока Павел I грозил всем, Панин и лондонский посол — друзья по несчастью и обмениваются «невидимыми» письмами. Но после грозы Воронцов ревнует, не хочет подчиняться ни Панину, ни его людям — чует издали, что царь ждет повода их отдалить, и конечно же повод найдется…
Летом 1801 года Иван Муравьев-Апостол, «в жару, по пескам, преодолевая апатию прусских почтальонов», мчится в Вену, затем в Берлин с посланиями императора и его матери к австрийскому и прусскому двору. В письмах сообщается о происшедших в стране переменах и начале нового царствования. Навстречу все время попадаются кареты дворянских семейств, возвращающихся на родину из «павловских бегов». Своему начальнику, Панину, Иван Матвеевич регулярно посылает донесения, в том числе одно — невидимыми чернилами, что «первый консул (то есть Бонапарт) теряет в Париже влияние и вот-вот будет свергнут». Торопится Иван Матвеевич… Однако в Вене, оказывается, легче узнать петербургские тайны, чем европейские, и 23 августа Панину отправляется «частное и совершенно секретное» послание через посредство вернейшего курьера (того самого чиновника Приклонского, который полгода назад раскрыл истину с «милым Цинциннатом»). Муравьев-Апостол предупреждает шефа, что против него — обширный заговор, надеется, что «интрига бессильна при ангельском характере нашего государя», но беспокоится, и это беспокойство открывает нам лучшие свойства Ивана Матвеевича. Ведь, к сожалению, почти весь его архив пропал, бумаги детей были сожжены после 14 декабря, по дипломатическим же депешам человека почти не видно, и поэтому особенно ценно, когда сквозь мглу, обволакивающую историю семьи Муравьевых, проскальзывают живые черты и эпизоды.
