Читать «Звезды и немного нервно» онлайн - страница 177

Александр Константинович Жолковский

Наблюдение, вроде, правильное, ссылка на меня — образец корректности, тем более что статья «Об усилении» очень старая (1962 год), моя первая по поэтике, незрелая. Тем не менее, усиление там не просто термин, а понятие, которое к приему, рассматриваемому Чудаковым, отношения не имеет.

И это опять не обида (ах, дескать, как он смеет неправильно применять мои идеи?!), а констатация на хорошо знакомом материале неосновательности предлагаемых нам à la Левий Матвей свидетельств о времени и о себе. Невольно возникает недоверие даже по поводу бесконечных донесений о починке шланга, отшкуривании стен и засыпании болота на дачном участке — кто знает, может, за лепкой своего самообраза в спецовке мастерового он и приписал себе несколько лишних забитых гвоздей? Как проверишь? А веры на слово уже нет.

От сведущих людей я слышал, что в филологических кругах паника — боятся разоблачений, пока что купированных. По-моему, напрасно. Учитывая качество текста, это будут, в крайнем случае, не разоблачительные факты, а мнения, и не очень проницательные, то есть нестрашные.

На Монмартре

В кулуарах престижного научного сборища в Москве, собственно, уже на фуршете, я перекинулся парой слов с одной коллегой. Мы пикируемся, ссоримся и миримся уже полвека. Я диссидент-эмигрант, она конформистка-патриотка, но меня занимают не столько ее убеждения, сколько то, как они сочетаются с ее профессиональными занятиями, чем далее, тем более гуманитарными и, значит, предполагающими известную дозу авторефлексии.

Патриотизм патриотизмом, но какой же русский не любит заграничной езды? Ее приглашают на конференции (иногда она сама себя приглашает), билеты оплачивает та или иная сторона, а вместо дорогого отеля гостей часто расселяют по хозяевам. Дело обычное, особенно в случае российских ученых, финансовое положение которых мало изменилось с советских времен.

Положение не изменилось, но валить все на советскую власть больше нельзя. Теперь каждый отвечает за себя, идея, что бедность не порок, потеряла свое обаяние, и приходится позиционировать себя как-то по-новому.

Впрочем, в ее идеологической платформе все предсказуемо. Патриотизм-конформизм оформлен как превосходство: духовное — над остальным человечеством, расовое — над третьим миром, культурно-политическое, в союзе с Европой, — над вульгарной и агрессивной Америкой, личное научное — над большинством коллег, в том числе европейских, и особое моральное — надо мной, бездушно осмеивающим все хорошее. В наших спаррингах я, конечно, выигрываю по очкам, поскольку она тягается со мной, так сказать, на равных кухонных правах, а я трактую ее как автор — персонажа, позиция, что бы там ни говорил Бахтин, выгодная. Нокаут, однако, невозможен ввиду завидной цельности персонажа.

На фуршете она уже сказала мне несколько гадостей (мои доклады все хуже и хуже, на эту конференцию меня вообще не взяли), я терпеливо отвечаю, что это не так, а сам удивляюсь ее тактической беспечности, полностью развязывающей мне руки. Но она полагает свою победу окончательной и переходит к закреплению нового статус-кво, меняя тему разговора на приемлемую для обоих — утверждающую ее превосходство, но позволяющую и мне погреться в его лучах.