Читать «Жизнь сурка, или Привет от Рогатого» онлайн - страница 3

Единственное исключение — Василь Палыч Тышкевич, наш физик. Но о нем чуть позже.

Всякий раз, как только ко мне, малышу, возвращалась память, почти тут же возвращались и вредные привычки — возникало желание курнуть легкое «Мальборо» и опрокинуть двестиграммчик «Дона Ромеро». Приходилось временно отвыкать, сами понимаете — возраст… Тем более, что вокруг курили «Беломор», «Памир», «Приму», «Дымок» и «Шипку», а наиболее популярными из вин были «Билэ Мицнэ», «Фрага», удивительный «Мурфатлар» в длинных зеленоватых бутылках, просуществовавший на советских прилавках очень недолго. На вечеринках ностальгировали по портвейну «777», учились разделывать кильку, с помощью ножа и вилки вытаскивая из нее скелет со всеми абсолютно косточками, и не знали, что на смену всему этому уже грядет сверхтоксичный «Кавказ», омерзительное «Плодововыгодное», которое по запаху можно было ассоциировать только с утренними испражнениями запойного пьяницы, и еще более рвотное «Алжирское», несмотря на то, что это совсем сухое вино.

Мама, русская по паспорту, хохлушка по рождению, а по крови полулитовка-полуполька, была женщиной немножечко заполошной в силу своей профессии (врач, вот уж идиотское слово, вроде как человек, который врет, и в то же время черная птица — «Врачи прилетели!»), немножечко криминальной, потому что состояние свое строила на тогда очень предосудительных взятках. Папа, бывший летчик-истребитель, «без пяти минут ас», как говорил его приятель, герой Советского Союза Боря Ковзан (самый лихой из Героев Советского Союза, мне известных), к тому времени писал диплом, оканчивая МАИ, и навек портил себе глаза, рисуя по ночам многочисленные чертежи, на фиг никому не нужные.

Я вдруг вспомнил все — это было страшно. Вспомнил, что мама уже окончательно устала от папиных пьянок и вот-вот (надо бы посмотреть календарь, когда точно) уедет со своей новой любовью дядей Мишей на Украину к своим родителям. Мама, к счастью, до сих пор жива, а вот папа незадолго до моего убийства умер: я смотрел на почти молодого, чуть за сорок, крутоватого мужика, а вспоминал его в маразме, извергающего кал и мочу, безумно воняющего и не помнящего ничего, кроме меня. Я видел, как он в рубашке и памперсах, только что получив два инсульта подряд, бредет из кухни в свою комнату, потом вдруг останавливается, опирается о спинку стула, я хватаю его за руки («Папа, папа, что с тобой, папа?!»), он смотрит отчужденно на меня, но мимо меня, закатывает глаза и падает навзничь…

Очень большое место в моих жизнях Сурка занимает школьный период. Первые классы — ну их. Там я держался, как нормальный, ничем не примечательный вундеркинд, и все сходило. Основное начиналось с четвертого класса, где дети постепенно становились людьми, которых взрослые таковыми не признавали. Завязывались отношения, притворяться становилось просто невыносимо.