Читать «Серое Преосвященство: этюд о религии и политике» онлайн - страница 152

Угнетающее воздействие этой и других его болезней — одна из причин морального упадка Ришелье в 1636 году. Вмешательство отца Жозефа помогло кардиналу преодолеть психические симптомы, но разумеется, не устранило их органическую причину. И после кризиса, как и до него, Ришелье оставался больным человеком, с подавленной болезнями психикой и постоянной нуждой не только в лечении, но и в моральной поддержке. За последней он обращался к отцу Жозефу, который боролся с унынием друга, подолгу рассуждая о религии и уговаривая его перемениться. Под воздействием этих разговоров Ришелье начал проявлять неожиданное благочестие. Он щедро раздавал деньги религиозным учреждениям. Он часто исповедовался и еженедельно причащался. Но еще неожиданнее, что в 1636–1639 годах он сочинил «Трактат о христианском совершенстве» — апологию того, что отец Жозеф и его учитель Бенет Фитч называли «активным уничтожением», а брат Лоуренс и большинство других мистиков — «опытом божественного присутствия». «Достаточно, — писал Ришелье, — несколько раз в день ставить себя перед лицом Божиим и не совершать действий, способных божественное присутствие разрушить; ибо нет сомнений, что оно длится и сохраняется, если мы не совершаем враждебных ему действий». Следует предположить, что кардинал — хотя бы в какой-то мере — применял свои проповеди на практике. Эффект, судя по всему, оказался благотворным; ибо кардинал, хотя всю жизнь и боялся ада, встретил смерть мужественно и в явной уверенности, что не совершил ничего, заслуживающего вечной муки. Священник, бывший с ним в его последние часы, посоветовал ему простить всех врагов, чтобы приготовить душу к встрече с ее Создателем. Со смертного одра кардинал безмятежно ответил, что «он никогда не имел врагов, если не считать врагов государства». Столь грандиозное и высказанное в подобную минуту самодовольство внушает чуть ли не благоговение. Узнав о его смерти, старый Урбан VIII несколько секунд задумчиво молчал. «Что ж, — произнес он наконец, — если Бог есть, кардиналу Ришелье за многое придется ответить. Если Его нет, кардиналу можно только позавидовать».

А человек, к которому кардинал обращался за моральной поддержкой («ou est mon appui?» вскричал он, узнав о смерти отца Жозефа, «j'ai perdu mon appui»), сам нуждался в утешении. Попытка служить двум господам — в качестве государственного деятеля защищать интересы Бурбонов, а в качестве созерцателя поклоняться Богу «в духе и истине» — провалилась, и он все острее сознавал свою неудачу. Ришелье, как человек совершенно неосведомленный об истинной природе Божества, мог позволить себе убаюкивающую фразу, что «достаточно несколько раз в день ставить себя перед лицом Божиим и не совершать действий, способных божественное присутствие разрушить». Отец Жозеф о Боге кое-что знал и потому понимал, что этого не достаточно и что действия, неспособные разрушить то, что Ришелье наивно принимал за божественное присутствие, абсолютно губительны для присутствия подлинной реальности. Он пытался «уничтожать» свою деятельность министра, дипломата, главы разведслужбы, политического публициста; но занятия эти — и по своей многочисленности и по неисправимо порочной сути — уничтожению не поддавались. «Во всех обстоятельствах жизни, — написал он двадцать лет назад, — каждый человек обязан сохранять способность, даже в самый разгар бури, поднять взор, если понадобится, к верховному благу, будто к путеводному факелу, который светит издалека и к которому он стремится в этом акте слияния — не так, конечно, как один из совершенных и не притязая на высшие степени, — не на всех парусах и не в открытом море полного совлечения, окончательного отказа от всех привычных подмог, как пристало большим океанским судам, — а держась знакомого берега, не оставляя ни медитацию, ни иные описанные в этом Методе вспоможения, которые ведут к слиянию». В те годы он, еще новичок, держался берега устной молитвы и словесной медитации; затем, становясь все опытнее в чистом созерцании, забирался все дальше в безбрежное море божественной реальности. И тут появился Ришелье, и монах увидел свой долг в том, чтобы творить внешнюю волю Божью, пойдя в услужение к французской монархии — орудию Промысла. Поначалу он не сомневался, что сумеет и выполнять политические обязанности, и оставаться в морских водах — в божественном присутствии. Но с течением времени ему пришлось повернуть обратно к берегу, и проблески так ярко прежде горевшего верховного блага становились все реже. В молодости опыт единения он описывал с красноречием, страстный накал которого свидетельствует, видимо, о двух вещах: первое, что он сам испытал это единение, и второе, что это был опыт не высшего порядка; ибо мистический опыт высшего порядка не поддается выражению на том бурно-эмоциональном языке, к какому прибегает отец Жозеф. «Бог желает, — писал он, — войти в нас и милостиво позволяет нам войти в Него, в некоем обоюдопогружении и взаимопроникновении, о чем сказано и в Писании, когда Бог велит нам открыть уста и обещает наполнить их. Отверзание уст означает, что душа должна расширить всю способность своей свободной воли, то есть должна совершать акты самой великой и самой самоотверженной любви, какую может иметь. И мало открыть уста обычным способом, как мы открываем их для еды, речи, дыхания; нужно уподобиться человеку, который, долго и изо всех сил гнавшись за тем, что до крайности хотел поймать, встал, задыхаясь, и слышит, как колотится его сердце, будто вот-вот разорвется. Иные открывают свою волю Господу словно для еды, то есть словно для вкушения какой-то душевной сладости; иные — словно для разговора, и рассуждают о Боге; иные — словно для дыхания, чтобы оживить дух, задохнувшийся от мирских забот. Поступающие так не имеют совершенной любви к Господу. Нужно в каждом нашем выдохе расставаться с самостной волей, нужно затравить как зверя нашу собственную природу в неуклонном беге к совершенству, чтобы выдохнуть потом, открыв уста, все свое существо и перелить его в уста Божий… Так Писание говорит, когда читаем его на еврейском языке, что Моисей умер на устах Божиих… О святое место упокоения от счастливых изнеможений! О сокровище вечного покоя, которое вмещает наша душа во всей ширине его и глубине, ибо Бог открывается ей в точно той мере, в какой она готова Ему открыться».