Читать «Испанец в России. Из воспоминаний» онлайн - страница 7

Еще одна вечная тема. У нас в детдоме, оказывается, было несколько человек евреев из обслуживающего персонала; нам ведь, кроме учителей и воспитателей, требовались уборщицы, повара, прачки, кастелянша, завхоз, счетоводы, ночной сторож. Как-то мне сказали, что у нас есть евреи, включая директора Агромского. Сам я тогда не имел никакого понятия об этом народе и страшно удивился, когда однажды стал свидетелем скандала двух сотрудниц с учительницей русского языка и литературы Евгенией Абрамовной Маргулис (ее имя мне недавно напомнили), и одна из женщин крикнула: «Еврейка!», а разъяренная Евгения Абрамовна тоже закричала: «Да, мы евреи! С нами Маркс, с нами Гейне!» Я не знал, что и подумать. Странно прозвучал для меня тогда этот крик на весь мир, и я почувствовал за ним некую тайну. Спустя годы, читая Маркса (которого называют евреем, хотя он часто пишет «мы, немцы…»), я понял, что он сильно не любил евреев, считая их носителями шкурничества, торгашества, ростовщичества и приверженцами плутократии. «Деньги — вот ревнивый бог Израиля!» — заявил Маркс в какой-то статье, а Ф. Лассаль (тоже еврей и тоже деятель немецкого рабочего и социалистического, то есть антибуржуазного, движения) жаловался на «неизменный антисемитизм» Маркса. Вот такая неразбериха с этим вопросом.

Ночные «воздушные тревоги» начались и в селе Галка. Правда, редко. Не помню точно, с каких пор, но не раньше августа сорок второго. Здесь мы землянок не рыли — прятались в многочисленных мелких овражках и в сточных канавах. Нашей группе повезло: нам выделили глубокую, с немецкой тщательностью вырытую канаву недалеко от ворот нашего детдома; над канавой там и тут были проложены мостки. Сирена выла так, что «мертвых поднимет», как мы выражались. Мы кое-как одеваемся, главное — обуться, и бежим к канаве. Лежим, смотрим в ночное небо и балагурим. И вот однажды летят над нами немцы ровным строем по трое в ряд, и так они уверены в своей силе и безнаказанности, что пускают осветительные ракеты, очень яркие, холодного зеленоватого света; от них светло как днем. Мы смотрим на небо, лишь слегка напрягшись — все-таки фашисты над нами летят, — а в общем, почти как в кино. Но вот один самолет отрывается от своей тройки и пикирует на нас. Мы шепчем: «Смотри! Смотри!» — и съеживаемся. Конечно, самолет пикировал не на нас, а на большое каменное здание — наш детдом. Пролетая, выпустил очередь — «ту-ту-туту-ту-ту», — взвился с воем и встал в строй. Тут мы успокоились. А утром вышли и видим: всю крышу разворотило. Долго обсуждали: почему, зачем он стрелял? И в конце концов, вместе со взрослыми, пришли к заключению, что это было просто баловство. Допустим, командир эскадрильи говорит кому-нибудь из летчиков: «А ну, Ганс, прошей-ка это здание!» Так — мимоходом, они же летели на боевое задание, скорей всего бомбить Саратов. А нам пришлось срочно чинить крышу.