Читать «Запятнанная биография (сборник)» онлайн - страница 165
Ольга Трифонова
Говорили все сразу.
— Не пугайте, я уже говорил, не пугайте.
— Именно этого они и ждут от нас.
— Я не пугаю, я предчувствую.
— Под рентгенограммы идеологии не подведешь.
— А нам наплевать, правда, Витя? Мы от них не зависим, мы зависим только от того, в какой форме существует природный гуанин.
— Ты наивен, Буров, ты безнадежно наивен, судьба твоего учителя ничему тебя не научила. Эти пшеклентне…
— Юзя!
— Кстати, природный гуанин существует только в энольной форме.
— Виктор, почему ты молчишь?
— Почему вы так уверены, Юзефа Карловна?
— Это написано во всех учебниках.
— Виктор, почему ты молчишь?
— Я, как директор института, не позволю у себя всякой бездарности…
— Дорогая Юзефа Карловна, ссылка на учебники годится для студента первого курса…
— Ты что думаешь, тебя не коснется? Спрячешься за формулы?
— Валериан Григорьевич, минуточку, вы беспартийный, это ваша ахиллесова пята…
— Не посмеют. Стране нужен хлеб.
— Это только начало. Вот увидите, это только начало.
— А я скажу: «Какое право вы имеете топтать имя великого Менделя?..»
— Ты совершенно прав, Василь, эта сессия всего лишь увертюра…
— …Но вместе с Менделем тебе придется защищать и свою жену, доказать, что я не дочь Пилсудского…
— А мне не нравится, что ты все время молчишь, Агафонов.
— Отстань, чего привязался?
— Я вижу, сессия уже началась! Кричите на всю округу, хозяйку напугали. — Ратгауз склонился над рукой Елены Дмитриевны, загорелая блестящая лысина, крепкая, еще не старческая шея.
— Да, — Елена Дмитриевна поверх его головы посмотрела на мужа жалобно, и сияние вдруг померкло, она была по-прежнему очень красивой, может, даже еще красивее, но сияния не было. — Да, — повторила она, качая пышной головой, — я боюсь, я очень боюсь.
Петровский будто не услышал, а Николай Николаевич осторожно и нежно погладил ее волосы.
— Все образуется, Леночка, — сказал тихо, — все образуется, и все образумятся.
Яков суетился, устраивал место своему кумиру: отодвинул от стола кресло, чтоб сел удобнее, рыскал глазами по блюдам, отыскивая лакомые куски. Он очень любил Ратгауза, однажды сказал Виктору:
— Ты знаешь, я проверил себя мысленно. Кому я могу отдать свою жизнь. И вдруг выяснилось: странная вещь, старику Ратгаузу.
Николай Николаевич остановил его хлопоты, прикоснувшись к плечу, и Яков тотчас уставился подобострастно, ожидая приказания.
Но Ратгауз сказал неожиданное:
— Валериан, у тебя есть Библия?
— У Матрены, я ей дарил.
Позвали Матрену.
— Зачем тебе? — спросила Петровского подозрительно. — Чего выдумал-то?
— Это мне, Матрена, — пояснил Николай Николаевич.
— Тебе — другое дело, тебе дам.
— Мой дед был глубоко и истово верующим человеком, — Николай Николаевич говорил глухо, и Виктор вдруг почувствовал страшное волнение. Сколько раз потом он поражался и не мог найти объяснение ужасной мысли: «Это в последний раз. Эта комната, женщина, розовый свет, синяя с белым посуда, сидящий в кресле с огромной книгой на коленях, его медленный, глухой голос».